Протерла слегка лысину, и порядок. А брови? Ну, подумаешь, отсутствуют брови, многие и всю жизнь с таким недостатком живут.
21 ноября
Вдруг поняла, что и брови у меня выпали окончательно. Даже не знаю точно, случилось это еще до хирургии, или уже в больнице, не обращала внимания, благо парик у меня с длинной пышной челкой, и это позволяет использовать вполне миловидную форму маскировки. Ну, а голова, руки, ноги облысели уже очень давно. И если в начале лечения меня это расстраивало, то сейчас я думаю, что такой эффект от ядов химиотерапии в какой-то степени даже облегчает жизнь.
Правая рука после удаления подмышечных лимфоузлов пока почти не работает, половина тела в перевязках, и ежедневный поход в больничную душевую превращается в увлекательную игру «сумей помыться». Ловко жонглирую одной рукой баночками с жидким мылом и увлажняющими кремами и снова облегчено вздыхаю, что длинных высветленных кудрей у меня нынче нет.
Протерла слегка лысину, и порядок. А брови? Ну, подумаешь, отсутствуют брови, многие и всю жизнь с таким недостатком живут. Но на всякий случай, отправляюсь к доктору еще раз уточнить: разрешено ли нам делать татуаж.
Итак, докладываю – татуаж разрешен. Конечно, все онкологи, с которыми довелось общаться за время лечения, все время предостерегают от излишнего вмешательства в организм. Но татуаж все же не операция, это практически поверхностное нанесение краски, и даже при сильном падении лейкоцитов под влиянием химиотерапии и будущей радиации, эти легкие царапины должны затянуться нормально.
Впрочем, я снова протираю лысину, натягиваю парик, вешаю на переносицу очки, и, покрутившись перед зеркалом, понимаю, что тратить деньги на подрисовывание бровей не буду. И без бровей я хороша, а финансы при таком длительном лечении мне еще пригодятся.
Но буду честна, выданное позволение на улучшение внешности подействовало успокоительно. Так уж я устроена, сказали «можно», и я беспечно машу рукой: «А мне и не надо вовсе». А в случае запрета, боюсь, не отходила бы я от зеркала, и снова, и снова приставала бы к доктору с просьбой разрешить. Интересно, почему же так сладок запретный плод? Впрочем, сейчас не об этом, сейчас о борьбе с раком.
Второй, пожалуй, важный гигиенический вопрос, который мы обсуждаем всем отделением, это вот какой: можно ли пользоваться дезодорантом или антиперспирантом. Периодически кто-то заново поднимает эту тему, и мы все с жаром бросаемся изучать последние исследования группы английских ученых о том, что современные антиперспиранты вызывают рак молочной железы.
«Не вызывают», – повторяю я успокоительные слова наших врачей. Но в больницу, действительно, брать с собой антиперспирант не рекомендуют. Соли алюминия, входящие в состав этого средства, закупоривают потоотделение и при ослабленном организме, при удаленных подмышечных лимфоузлах, вполне вероятно появление гнойничков из-за неспособности организма вывести вредные вещества. Лучше пользоваться простым дезодорантом, из числа тех, что лишь приглушает запах пота, оставляя при этом поры дышащими и открытыми.
Ну, и напоследок, об одежде, раз уж сегодня выдался такой день советов. Наверное, самое удобное в больничной обстановке – это простой халат. Но я, например, и дома в халатах не хожу, нет в моем гардеробе халатов, поэтому, когда я еще только бегала и справки для госпитализации собирала, я с удовольствием воспользовалась рекомендациями тех, кто уже выписывался из отделения.
Я пошла и прикупила себе к спортивным брюкам две хлопчатобумажные рубашки. Одну с коротким рукавом, вторую – с длинным. И, самое важное условие, с пуговичками впереди. Поверьте, это единственная одежда, которую сумеешь на себя надеть в те первые дни, когда рука еще не поднимается, и ни о каких майках, футболках или пижамных распашонках речи даже не идет.
Купить рубашки с пуговичками и взять с собой в больницу термос – это два самых важных совета, которые помогли мне пережить эти десять дней в хирургическом отделении. Чувствуете, что я уже готовлюсь к выписке? Да, да, я жду последней перевязки и я надеюсь, что после нее меня отпустят домой.
23 ноября
Вчера доктор обо мне забыл. Совсем забыл! Вот тебе и любимый хирург, которому я пою беспрестанные дифирамбы. Утром был с обходом у всех, кроме меня, в полдень я не дождалась вызова на перевязку, после обеда попыталась обратить на себя его внимание, когда они целой комиссией осматривали палаты нашего отделения, но снова безуспешно. А ближе к ужину заняла оборону около его кабинета, и стала терпеливо ждать.
Сорок минут в засаде, и доктор мой застигнут врасплох. Смущенный, взволнованный, взмахивающий руками: «Я, что же, про вас забыл?» «Забыли», – взмахиваю руками и я, и подставляю бок, чтобы мне удалили последний из оставшихся дренажей. Гармошка дренажа, куда все эти дни стекали кровь и лимфа из раны, сегодня уже пуста. Трубочка легко выходит из надреза на теле, но хирург, подстраховываясь, вводит мне под кожу длинную иглу, чтобы откачать, возможно, оставшуюся жидкость.
Шприц чист, и я вздыхаю с облегчением. Процедура откачки неприятна, и я рада, что больше мне ее проводить не придется. Впрочем, это было вчера.
А сегодня с утра я готовлюсь к выписке. Света, мой заботливый риелтор, уже мчится на машине в сторону больницы, чтобы везти меня домой. Вещи в чемодан кидаю в спешке и беспорядке, рассуждая, что все равно стирать это все и отмывать от больничных запахов.
Документы о проделанных надо мной манипуляциях подписаны и проштампованы, а сквозь одежду в это время у меня проступает кровь. И я бегу к Василь Петровичу. Мой хирург сегодня на семинаре, и все мое утреннее горделивое: «И так выпишусь, без осмотра, что же я перед чужим врачом раздеваться буду», испаряется под влиянием страха буквально за несколько секунд.
«Тэк-с», – многозначительно произносит импозантный (как всегда) Василь Петрович и просит Тамару подать ему шприц. «Не надо», – сурово бубню я, понимаю, что он хочет вогнать в меня иглу в поисках жидкости. «Надо, я лучше знаю, я врач», – и он распаковывает медицинский инструмент. «Спорим?» – выдыхаю я, одновременно вздрагивая от болезненного укола, и обреченно добавляю: «На шоколадку».
«Спорим, – соглашается Василь Петрович, – только мы с Тамарочкой не едим шоколад, мы с Тамарочкой любим дорогое шампанское». А спустя буквально полсекунды после заключения пари, мы все трое понимаем, что шприц девственно чист.
Теперь уже растерянно и монотонно бубнит врач: «Перевязку сделаем; немного кровит – это не страшно, потом зайдите ко мне в кабинет за шоколадкой». Но я чувствую себя победителем: «Никаких шоколадок, мы с Тамарочкой любим дорогое шампанское». Тамара, посмеиваясь, от своей доли отказывается, а я проявляю настойчивость.
Ну что же, подвожу итоги пребывания в больнице: шампанского у меня нет, но бутылка коньяка, добытая в результате честного спора, горделиво поблескивает своим боком на моем шкафу. Ну да, коньяк, ведь именно коньяки несут и несут больные врачам, ориентируясь на известный анекдот «Доктор цветы не пьет».
Интересно, я первая из пациентов, кто нарушил направление движения подарочного алкоголя? Есть ли еще те, кто не внес бутылку в больницу, а вынес? Впрочем, даже если нас в этом мире будет и двое, я все равно своим достижением усиленно горжусь.
Уверена, что по праву.
24 ноября
Впереди у меня неделя свободы. Не ранее, чем через семь дней, будут готовы результаты новой патоморфологии, и лишь тогда окончательно станет ясно, допустят ли меня уже к лучевой терапии или потребуется повторная операция. А пока врачи будут изучать удаленную опухоль и считать количество метастазов в лимфоузлах, если они там, конечно, есть.
Впрочем, оговорюсь, метастазы у меня есть, это я знаю заранее. Именно из-за их наличия мне и поставили вторую стадию, именно поэтому и удалили лимфоузлы. Как пояснил мой хирург, удаление лимфоузлов это обязательный элемент стадирования болезни.
Сколько у человека лимфоузлов? У всех по разному. В тройственной связке подмышечных, подключичных и подлопаточных от тридцати пяти до семидесяти штук. Мне удалили лишь часть, тем, у кого болезнь запущена, удаляют все. Впрочем, опираюсь я опять в своем знании на слова моего врача, даже после удаления всех лимфоузлов в этой части тела, организм спустя время может воссоздать себе новые. И как ни печально, в этих новых лимфоузлах будут новые метастазы.
А из больницы мне уже позвонили. Мои соратницы по выздоровлению торопливо рассказывают о грядущих переменах. Увольнение заведующего отделением, о котором так долго шептались в кулуарах, все же произойдет. Жалею ли я об этом? Нет. Потому что до сего дня мне пока было непонятно, как маммологическое отделение в онкологической клинике может возглавлять гастроэнтеролог.
Человек учился гастроэнтерологии, кандидатскую защитил по гастроэнтерологии, дополнительное образование получал по пластической хирургии, возглавил отделение по совершенно иному направлению. Впрочем, в нашей медицине много загадочного. Может потому и стремятся те, у кого есть такая возможность, проходить лечение за рубежом.
И еще несколько слов о маммологическом отделении. Если у вас сложилось впечатление, что в соседних со мною палатах лежали только женщины, то это лишь от того, что с мужчинами я не общалась. А мужчины в отделении тоже были. Раковому заболеванию молочной железы подвержены оба пола.
Все! На время о больнице забываю. У меня есть время, чтобы успеть зализать раны, привести себя в порядок, поесть домашней еды. Этим я с удовольствием и воспользуюсь.
