«Я пришла не на год – исправить ситуацию и уйти»
– В начале октября «Справедливая помощь доктора Лизы» опять всплыла в новостях в связи с уголовным делом, которое возбудил Следственный комитет. Вы знаете, что действительно произошло? Вам надо в этом разбираться?
– Я решила, что не надо. Это же вопрос к собственной совести – насколько ты можешь спокойно работать, глубоко не влезая в эту историю, и продолжать себя уважать.
– Вам передали дела, когда вы вступили в должность?
– Никто не захотел. Попсовет порекомендовал управлению организации освободить Ксению от должности президента, сформировать новый состав правления и назначить меня президентом. Ксения с этим была категорически не согласна. Ни попсовет, ни Ксения так и не пришли к единому мнению по этому поводу.
– Как же вы разбирались в том, что происходит?
– Слава Богу, в организации есть сотрудники, которые работали и продолжают работать. Я пришла, и они радушно меня приняли. Мне не хочется ничего говорить ни про Ксению Соколову (бывшего президента – прим.ред), ни про Наталью Авилову (бывшего члена правления, по чьей инициативе Следственный комитет и начал проверять организацию – прим.ред.), потому что в этой истории и так уже сказано слишком много слов.
– Этот конфликт сейчас сильно влияет на жизнь «Справедливой помощи»?
– Конечно, влияет. Никому не становится хорошо, когда в организации появляется следователь из Следственного комитета и говорит, что приглашает сотрудников на беседу. Коллектив это нервирует. СК берет документы на проверку, что-то запрашивает. Конечно, это не способствует спокойной работе. А когда кончится, непонятно.
– Почему же вы согласились на такое хорошее, но, очевидно, трудное дело?
– Я не представляла масштаб проблемы. Совершенно точно. Но это во-вторых, а, во-первых, для меня это не чужая организация. В ней я в 2006 году начинала волонтерить. Лиза для меня не чужой человек. Мы дружили долгие годы. Именно благодаря Лизе я пришла из коммерции руководить некоммерческими организациями. «Справедливая помощь» много для меня значит. Было очень неприятно видеть то, что с ней происходит. Я решила, что коль скоро ко мне поступило такое предложение от попечительского совета, было бы неправильно отказаться. Есть такое выражение «Делай, что должен, будь, что будет». Я подумала, что это как раз тот случай. И я пришла не на год или на полгода исправить ситуацию и уйти. Я буду развивать организацию дальше, если не случится чего-то экстраординарного.
– Но почему именно эта область благотворительности?
– Я параллельно продолжаю работать исполнительным директором в благотворительном фонде поддержки слепоглухих людей «Со-единение». Но эту организацию я выбрала не потому, что мне интересны бездомные или интересно возить людей из горячих точек. Я выбрала, потому что это «Справедливая помощь», и в ней произошло то, что произошло.
Коллективное бессознательное
– Вы дружите с другими благотворительными организациями?
– Я хорошо взаимодействую со всеми, кто хочет взаимодействовать. Недавно мы делали совместный обед для малоимущих с «Домом друзей». С «Русфондом» мы сейчас помогаем мальчику Юсифу, вывезенному из Сирии. Его обещала вывезти еще Лиза, но Лиза не успела. У него острый лейкоз. Русфонд оплачивает лечение, мы оплачиваем медикаменты и пребывание в Санкт-Петербурге его старшего брата, который будет донором костного мозга, и его отца. С фондом «Доктор Лиза», который основала Наташа Авилова, мы совместно отправляли гуманитарный груз в ДНР.
Фонд «Предание» помог нам с покупкой медикаментов, когда у организации, вследствие смены руководства, не было доступа к счетам, фонд «Гольфстрим» помог нашим детям со стоматологами, мои коллеги из фонда «Со-единение» постоянно поддерживают меня.
– Вообще раньше сталкивались с конфликтами в рабочей жизни?
– Нет. Я неконфликтный человек. Это не потому что я такая милая от природы – были хорошие учителя. Я попала в интернет в середине 90-х. Тогда были популярны чаты, в которых сидели очень зубастые взрослые дяди. Меня это очень сильно научило следить за тем, что ты транслируешь, не обсуждать людей. Это, я считаю, одно из важных направлений развития личности – перестать осуждать людей, постараться максимально в себе развить безоценочность.
– Следили за тем, что писали о скандале в интернете?
– Очень много. Причем мне важны были не только новости, но и комментарии к ним, потому что мне важно коллективное бессознательное. Мы не можем судить о реальном положении дел по тому, что думают и говорят сторонники организации и мои друзья, которые знают меня еще со времен волонтерства. Мы входим в круг доверия друг друга, они могут снять трубку, позвонить мне и задать вопрос, если он у них есть. А СМИ комментируют люди, которые судят по организации просто из инфопространства. И они не верят. «Все разворовали. Понятно, что это организация для отмыва денег, а не для помощи». Произошел колоссальный отток пожертвований после того, как развился скандал. Этот поток надо восстанавливать, как и доверие к организации. А меня уже давно передергивает от этой истории, тем более что столько ресурсов тратится на то, чтобы кому-то объяснить.
– Из чего складывался ваш годовой бюджет – из частных пожертвований, из корпоративных?
– По-разному. Во времена Лизы не знаю, как складывалось. Не могу это проанализировать с высокой степенью достоверности. Когда Лиза погибла, было сделано очень много адресных пожертвований, потому что людей эта история сильно задела, они хотели помочь. Сейчас их стало совсем мало, но я все-таки надеюсь, что получится снова научиться собирать деньги. Задача очень сложная. Я сейчас работаю и живу в этой ситуации исключительно на силе воли. Хорек-паникер внутри меня периодически шепчет, что все пропало. Но я ему не позволяю трепыхаться.
Золотая ложечка во рту
– Сколько лет существует «Со-единение»?
– Пятый год.
– Что бы вы рассказали тем, кто ничего не знает о фонде?
– Я бы рассказала, что за этот короткий срок мы реализовали множество программ и проектов. В массовое сознание теперь внедрено само понятие слепоглухого человека. До 2014 года никто даже предположить не мог, что есть такие люди. А сейчас во время опросов выясняется, что даже если человек не знает наш фонд, то о слепоглухих что-то слышал. И это модельный фонд, который занимается не адресной помощью, а системной. Надо мной коллеги все время подшучивают, но это мое выражение – мы делаем коробочные решения, которые потом можно отдавать государству.
Мы выработали формат административных процессов для НКО на основе бизнес-процессов. Создали пакет документов по работе НКО, который может брать в качестве шаблона любой новый фонд социальной проблематики. Наукой занимаемся, технологиями занимаемся. Создали спектакль и внедрили в него безболезненно и без потери качества слепоглухих непрофессиональных актеров. Специалистов обучаем по всей стране, переводчиков обучили. Сделали две операции по установке бионического протеза глаза впервые в России. А сейчас у нас появились дочки – АНО, из которых мы будем растить полноценных серьезных игроков рынка.
– «Со-единению» ведь не нужно привлекать пожертвования?
– Нужно, конечно. Другой вопрос, что по отношению ко многим НКО мы младенцы, которые родились с золотой ложечкой во рту. У нас есть крупные жертвователи, которые нас поддерживают с самого начала. Но одновременно с этим мы понимаем, что организация устойчива тогда, когда она не хранит яйца в одной корзине. Бывает же так, что жертвователь хотел давать деньги, а потом передумал. Поэтому мы постоянно ищем разные пути, форматы фандрайзинга. Но мы отлично понимаем, что, условно, женщина средних лет из региона скорее захочет пожертвовать деньги в «Справедливую помощь доктора Лизы», где они пойдут на детей, на конкретные истории, чем на проекты «Со-единения», которые при поверхностном рассмотрении ей ничего не скажут. Мы понимаем, что адресный фандрайзинг – это не наша тема, но я уверена, что это тема наших дочек.
– Вы не хотите попробовать соединить две эти части вашей жизни? Предложить донорам начать жертвовать на программы «Справедливой помощи»?
– Я очень аккуратно подхожу к этой теме, потому что у доноров ресурс конечен. Есть определенное количество денег, которое они готовы тратить на благотворительность. Если я заберу деньги на один фронт, то могу оголить другой.
– А Лиза тоже бы так думала?
– Мне кажется, Лиза была менее подвержена рефлексиям по тем поводам, которые есть у меня. Я очень много рефлексирую.
– Помогает?
– Скорее мешает. Мой мозг очень мало отдыхает из-за этого.
Мифы благотворительности
– Давайте я задам вопрос, который многих волнует: могут ли благотворители получать за свою работу приличную зарплату и при этом оставаться на стороне добра?
– Почему-то некоторым кажется, что работа в некоммерческом секторе – подвижничество и никак не может быть нормальной профессией. Подвижничество! О каких деньгах можно говорить? Нет, это миссия, и она занимает вообще все твое существо. Но только я мало знаю подвижников и миссионеров, у которых счастливые семьи, долюбленные, досмотренные дети и мужья. Разве что только Лизу могу назвать.
Я знаю, как работают руководители НКО не потому, что я сама руководитель, а потому, что я наблюдаю, как работают мои коллеги. Мы универсальные солдаты, мы можем довольно многое: написать хороший текст, поверхностно оценить медицинский документ, договориться, хорошо продать (фандрайзинг – это те же продажи), быть эффективными в коммуникациях, замотивировать волонтеров, построить административную работу организации – мы очень многоплановые. Почему такого уровня сотрудники не могут получать достойную зарплату, сравнимую с уровнем коммерческих организаций?
– А как быть с аргументом, что люди жертвовали деньги не на зарплату и не на аренду офиса, а на то, чтобы помочь детям?
– Если человек хочет, чтобы его деньги были потрачены конкретно на Ивана Николаевича Сергеева, он так и пишет «Пожертвование для Ивана Николаевича Сергеева», и организация будет обязана потратить все 100% только на Ивана Николаевича Сергеева. И не взять оттуда ни на зарплату, ни на аренду, ни на телефон. А если человек жертвует с формулировкой «На уставную деятельность организации», то он должен понимать, что уставная деятельность подразумевает под собой еще и административные расходы, которые, согласно закону о благотворительности, могут составлять не более 20% от безадресных пожертвований.
Конечно, все, кто меня прочитает, могут намотать себе на ус и начать жертвовать на конкретных людей. Это тоже легитимно. Но только мы через какое-то время придем к тому, что сотрудников некоммерческих организаций станет меньше, потому что работать бесплатно, много, тяжело работать, могут очень небольшое количество людей. Чем быстрее мы перестанем жить с мифом о том, что сотрудник НКО должен быть бос, рван, голоден, но при этом с нимбом над головой, тем быстрее мы придем к тому, что у нас некоммерческая сфера будет профессионализироваться. И само по себе участие в благотворительности перестанет быть уделом героев или людей не от мира сего, а станет обыденным делом для каждого человека. Тогда мы будем помогать как можно большему количеству людей.
– Какие еще есть мифы, которые вам кажутся несправедливыми?
– В 2016 году в Детройте мне не хотелось спать из-за джетлега, и я написала в «Фейсбуке» большой пост о том, как отличить мошеннический сбор в интернете от настоящего. Есть распространенный миф, что если люди обращаются в НКО за помощью, то помощь им совершенно точно нужна. Работа в некоммерческом секторе немного поправила это видение. Не всегда это происходит именно так.
Если вас интересует благотворительность, вы хотите разбираться в новых технологиях, читать экспертные интервью с яркими фигурами в мире НКО и помогать с умом — подписывайтесь на секторную рассылку Милосердие.ru. Чем больше мы знаем, тем лучше помогаем!
Поиск смыслов
– Вы ведь работали в благотворительности до «Со-единения»?
– В 2010 году я открывала первый и единственный на тот момент в стране фонд, помогающий тяжелобольным взрослым людям. Фонд «Живой», который по-прежнему прекрасно работает, честь и хвала сотрудникам, руководителю Виктории Агаджановой. Я была директором и ушла в никуда, потому что со мной случилось тяжелое профессиональное выгорание.
– За сколько времени?
– За четыре года. Это очень тяжелая тема – помощь взрослым. Помимо того, что нужно было искать деньги на помощь подопечным и на работу организации, нужно было еще постоянно всем объяснять, почему нужно помогать взрослым и находить в себе силы спокойно реагировать на упреки, когда говорили: «Что ты фигней какой-то занимаешься? Лучше бы детям помогла».
– Кто говорил?
– Простые люди. Те же самые из коллективного бессознательного, которые считают, что в благотворительности не должны платить зарплаты.
– Вам тяжело было?
– Я четко помню этот момент: я проснулась и поняла, что уже несколько недель просыпаюсь в состоянии «мне плохо, ничего не радует». Надо понимать особенности моей психики, я довольно жизнерадостный человек, у меня хорошее чувство юмора, я считаю, что юмор занимает в моей жизни довольно приличную часть. Без него бы я страдала. Я поняла, что очень долго живу с гвоздем в башке толщиной с руку. Где брать деньги, непонятно, подопечные умирают. Это совсем не духоподъемно, когда человек, которому ты пытался помочь, умирает. У меня было несколько случаев, когда я не успела собрать деньги. Я выгорела и сказала «Все, больше никакой благотворительности, я пойду назад в коммерцию». И ушла в коммерцию.
– Куда?
– В консалтинговую компанию. Я работала на проекте в «Сбербанке». Но быстро поняла, что всерьез не могу этим заниматься. Мне смыслов не хватает. Зато никто не умирал, и я немножечко отошла, восстановила психику. И уволилась. А через полгода меня пригласили в «Со-единение». К тому времени я уже подумывала о том, что хотела бы вернуться в некоммерческую сферу. Но была уверена, что все, никакой больше адрески, хочу заниматься системными проектами. И фандрайзить вообще не буду никогда. И вот теперь «Справедливая помощь»: и адреска, и фандрайзинг по полной программе. Еще и скандалы, интриги, расследования.
Много работать и шутить
– Как думаете, личная известность основателя много значит для благотворительной организации?
– Пока да. Многие некоммерческие проекты несут на себе отпечаток личности конкретного человека. Либо создателя, который продолжает быть лицом и двигать этот проект, либо того, кто пришел в этот проект и им занимается. Это, на мой взгляд, несколько детская позиция. У меня нет претензий, я говорю сейчас безоценочно. Всегда интересны герои, всегда интересны люди, которых ты обожествляешь и хочешь побыть рядом и помочь. Но мне бы хотелось, чтобы через какое-то время роль личности отошла бы на второй план, а на первый бы вышли профессионализм и стандарты. Это скучно, но это устойчивость и обыденность. Я вот мечтаю о том, чтобы благотворительность стала обыденностью.
– А если журнал Hello! к вам придет и скажет: «Хотим на обложку и съемку дома», что ответите?
– Я с самолюбием своим поговорю, со стеснительностью поговорю. Я позадаю себе вопросы: «Таня, если ты согласишься на эту обложку, что тобой будет двигать в первую очередь – тщеславие или желание помочь?». И если я себе отвечу, что тщеславие, то я не буду на обложке. Я самый серьезный свой критик. Серьезнее, чем я себя долбаю внутри, меня не долбал никто снаружи. Но если я найду достаточно причин считать, что это для дела, я соглашусь.
– А если бы вас на крупное мероприятие позвали рассказать про «Справедливую помощь», про что бы рассказывали?
– Про то, что нельзя противопоставлять системную помощь и адресную. Нельзя сравнивать, что более важно и правильно. Ведь именно благодаря адресному проекту – на примере Лизы – многие люди стали руководить некоммерческими организациями, и волонтерами стали, и донорами. Но это не может быть коробочным решением. Это очень штучная история, которая вся сплошь состоит из Лизы, свойств ее характера. У меня нет такой степени влияния на людей, какая была у Лизы. Я не такого масштаба личность, гораздо меньше. Вот вы спросили о том, что я бы рассказала на большой конференции про «Справедливую помощь». И я захотела рассказать про Лизу, а не про себя.
– Это не значит, что вы не на месте в благотворительности?
– Не значит. Просто у меня другой путь.
– Какой?
– Работать. Честно и много. Шутить, рассказывать об историях людей, о самой благотворительности шутками. Не с надрывом, а с некой долей иронии. Это моя фишка, я так делаю. Не с насмешкой. Это же разные вещи. В «Со-единении» мои коллеги, когда со мной разговаривают, ржут постоянно. Мне так легче. Такая женщина-клоун.
– Мне кажется, вы мало шутили в интервью.
– Мы же начали со скандала. Задали тон, так сказать. Давайте про хорошее. Хотите, я вам расскажу про благоужин? Раз в две недели проходит у нас в подвале. Собирается человек 15 малоимущих или бездомных. Такие чудесные женщины преклонных лет приходят – наряженные, шляпки меняют. А в прошлую пятницу появилась новая бездомная – молодая женщина Оля. По-моему, с театральным образованием. Принесла переносной караоке-микрофон, зарядила его от розетки и пела нам песни хорошо поставленным голосом. А потом мне позвонила Лена Никульникова, руководитель программы, которая занимается бездомными, и говорит: «Тань, я смотрю, Оля у нас актриса, есть еще один бездомный профессиональный актер. Давай мы сделаем театральную постановку?». Будем думать в этом направлении.
Фото: Павел Смертин
