Любопытная точка
Есть в Москве любопытная точка, в которой пересеклись три известнейшие меценатские фамилии – Мамонтовы, Морозовы и Рябушинские. Это комплекс зданий (№ 5 – 7) по Леонтьевскому переулку.
Сейчас в доме 7 по Леонтьевскому переулку находится Музей матрешки.
Некогда здесь размещались палаты стольника Головина – одного из приближенных Петра Великого. Но в 1871 году землю приобретает Анатолий Мамонтов (брат знаменитого Саввы Мамонтова) и обустраивает здесь небольшой просветительский центр. В первую очередь это издательство и типография. Сверхзадача – обращение к традициям русского искусства и популяризаторская деятельность. Соответствующим образом осуществляется и подбор авторов: Серов, Поленов, Малютин, Аполлинарий Васнецов.
Здесь издавали Льва Толстого, выходил «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля, «Происхождение естественно-исторического вида и естественные понятия о нем в теории Дарвина», «Певчие птицы» и «Жизнь и обычаи обезьян» А. Брема. Из периодики – журнал «Детский отдых». Работа, в общем-то, себе в убыток. Деньги зарабатывались другим – мануфактурами.
Мецент Рябушинский
Печатался здесь легендарный альманах «Золотое руно», выпущенный Н. П. Рябушинским и компанией единомышленников. Один участник вспоминал об этом: «Мы все, от наборщика до метранпажа и хозяев типографии, были искренне увлечены затеей Н. П. Рябушинского. Он требовал от всех только одного: понаряднее и повиднее. Мы, конечно, старались выполнить требования не стеснявшегося в средствах заказчика, и, кажется, в какой-то мере нам удалось создать неплохое полиграфическое издание».
Среди тех единомышленников были Врубель, Серов, Коровин, Сомов, Бенуа, Бакст, Добужинский, Лансере, Грабарь – яркие представители новой школы в изобразительном искусстве. Рябушинский, естественно, выступил в качестве мецената. Лев Бакст писал Александру Бенуа: «По проектам «Руно» – это более новый «Мир искусства»… Художественную критику они делают пока сбродную, но дали мне понять, что не имеют против, если ты возьмешь первенствующую ноту там, и вообще они, очевидно, как я понимаю, устали от московской безалаберщины, ерунды… и жаждут, чтобы стройная и работящая петербургская когорта завоевала их журнал. Мы уже все там… Весь «Мир искусств».
«Золотое руно» вышло в 1906 году. Прибыли оно, ясное дело, не принесло. Ну, да прибыли от этого журнала и не ждали. Цель была в другом – пропагандировать русское современное искусство.
Заметим в скобках: Рябушинский, занимаясь тем проектом, не отказывался от простых жизненных радостей – благо, средства позволяли. Его стиль благотворительности не был ни в коей мере связан с жертвенностью – наоборот, он получал от этого процесса всякого рода удовольствия. В частности, ездил к Бенуа советоваться. Да не куда-нибудь, а на французский курорт. Да не на чем-нибудь, а на огромнейшем кабриолете, бывшим невидалью не только для Москвы, но и для того курорта. Бенуа писал: «Был тот гость сам Николай Павлович Рябушинский, тогда еще никому за пределами своего московского кружка не известный, а уже через год гремевший по Москве благодаря тому, что он пожелал «продолжать дело Дягилева» и даже во много раз перещеголять его. Считаясь баснословным богачом, он возглавлял всю московскую художественную молодежь… Казалось, что он нарочно представляется до карикатуры типичным купчиком-голубчиком из пьес Островского… Тогдашний Рябушинский был фигурой весьма своеобразной и очень тревожной… Я ему понадобился как некий представитель отошедшего в вечность «Мира искусства», как тот элемент, который, как ему казалось, должен был ему облегчить задачу воссоздать столь необходимое для России культурно-художественное дело и который помог бы набрать нужные силы для затеваемого им – в первую очередь – журнала. Название последнего было им придумано – «Золотое руно», а сотрудники должны были сплотиться подобно отважным аргонавтам».
Н.П. Рябушинский. Автопортрет.
Сопровождала Рябушинского испанская очаровательная танцовщица. Тот же Бенуа писал, что меценат «таскал ее всюду за собой и совсем вскружил ей голову, но не столько своими авантюрами, сколь буйным образом жизни и сорением денег».
Поначалу Рябушинский произвел на Бенуа отталкивающее впечатление. Он писал художнику Сомову: «Принужден ожидать нашего нового мецената. Вчера он побывал здесь на огромном автомобиле. Хорош ваш Рябушинский! У нас теперь такое безрыбье, что даже этот вздутый моллюск может сойти за рыбу. Почему мы так и не получили нашего Третьякова, даже не получили нашего Мамонтова».И горестно заключал: «Будем сотрудничать в «Золотом г…не».
Впрочем, вскоре отношения наладились. А «Золотое руно» было издано. Золотой шрифт, два языка (русский и французский), прекрасные иллюстрации, футляр с золоченым шнуром. Доход был в восемь раз меньше расхода. Однако же в то время это был беспрецедентный акт консолидации художников, писателей, поэтов новых направлений, а сегодня это – уникальный памятник культуры и искусства.
Марка альманаха «Золотое руно» по эскизу Е.Е. Лансере.
Открытый дом
Однако же вернемся к Леонтьевскому переулку. Одной из функций нашего «комплекса зданий» строения была функция жилая. И здесь не обходилось без своего рода миссионерства. Мамонтовы жили, что называется, открытым домом. Племянница хозяина писала в своих мемуарах: «Мы стали бывать в семье Анатолия Ивановича Мамонтова по субботам вечером. Тут мы впервые попали в большое общество, где танцевали и было много взрослой молодежи… Когда, бывало, входили в переднюю, то видели горы шуб или пальто, хотя часто хозяев еще дома не было, но гостей был полон дом. Там постоянно бывали В. А. Серов, К. А. Коровин, М. А. Врубель и И. С. Остроухов. Серов был очень близок с Мамонтовыми, со всеми на «ты», звали его все Антон, хотя он Антоном не был. Это образовалось от Валентоши, как его звали, когда он был подростком. Из Валентоши стал Антоша и, наконец, Антон. Серов писал всех наших двоюродных сестер подряд. Мать их, Мария Александровна, была очень оригинальна как своей внешностью, так и своими разнообразными способностями. Она долго жила в Италии, где училась петь. Про нее говорили, что она «гарибальдийка». Она увлекалась детским воспитанием, сочиняла песенки для детей, которые издавались отдельными сборниками. Кроме того, она в нижнем этаже своего дома устроила магазин детских игрушек, который назывался «Детское воспитание». Это был очаровательный магазин, чего-чего там не было! Сама М. А. там всегда сидела и с увлечением показывала все ею придуманные игрушки. Не только детям, но и взрослым не хотелось уходить из этого чудесного, ею созданного маленького мира, так все было там красиво, забавно, столько у нее было вкуса и фантазии».
Ничего, казалось бы, особенного. Однако, если чуть задуматься, окажется, что семьи, где господствует желание что либо сотворить и этим поделиться – и в игрушках, и в субботних вечерах – наперечет.
Кустарный музей
Еще в 1902 году от типографии отделяется нынешний дом № 7. Его приобретает крупный меценат Сергей Морозов. Он нанимает архитектора С. Соловьева, перекраивает старые палаты (сейчас Морозова за это осудили бы) и полученное здание дарит Кустарному музею. Музей, ранее не имевший своей собственной площадки и постоянно метавшийся по Москве, наконец-то находит свое постоянное пристанище.
Тогда уже в интеллигентском обществе бродили мысли о постепенном переходе культуры на самоокупаемость, и при музее с самого начала были предусмотрены торговые помещения для продажи изделий народного творчества. Со временем, в 1911 году к зданию пристроили еще один магазин, с причудливым крыльцом, опять же, в псевдорусском духе. Сегодня в нем Музей народного искусства – производство, экспонирование и распространение пересеклись окончательно.
Путеводитель по Москве 1913 года сообщал: «В программу деятельности музея входит: 1) знакомить публику с положением и изделиями кустарных промыслов; 2)содействие сбыту кустарных произведений; 3) подъем производительности и улучшения техники кустарного производства».
А издание братьев Сабашниковых поясняло: «С Петра Великого национальное русское искусство утратило свой самобытный характер, но старые художественные основы не исчезли – в народных глубинах они сохранились до наших дней. Отдельные чуткие художники, а вслед за ними и общественные организации сумели открыть живую красоту в самобытном русском искусстве и с большой настойчивостью принялись за его возрождение.
Живым очагом этого возрождения является в Москве Кустарный Музей Губернского земства. Он помещается в Леонтьевском переулке, между Тверской и Никитской, в небольшом белом здании, просторном и уютном: крыльцо с пузатыми приземистыми колоннами и окна с колончатыми наличниками даю своеобразный тон всему зданию. Глядя на эти два домовых корпуса, соединенных галерейным переходом с узорчатыми рамами в небольших оконцах, чувствуешь прелесть древней Москвы, когда все здания были та уютны и красиво просты».
Здесь показывали (а подчас и продавали) всяческие дуги, коромысла, кружево, игрушки и так далее. Музей был настолько известен, что его чуть было не посетила августейшая фамилия. Правда, вмешался архиепископ Анастасий, и вместо познавательной экскурсии Романовым устроили торжественный молебен.
После революции бесплатное хранилище сделалось платным (пятьдесят копеек, в три раза дешевле «Третьяковки»). Но продолжало покорять ценителей народных промыслов. В частности, Вальтер Беньямин, побывавший в нашем городе в 1926 году описывал музей в таких словах: «С утра я был в Кустарном музее… Были показаны очень красивые игрушки… Самые красивые, пожалуй, фигуры из папье-маше. Часто они укреплены на маленькой подставке, это или крошечная шарманка, которую надо крутить, или клинообразная подставка, которая при сжимании издает звук. Есть и очень большие фигуры из этого материала, изображения несколько карикатурных типажей, свидетельствующие об упадке искусства… У музея два зала. Больший, в котором расположены и игрушки, предназначен для образцов лакированных изделий из дерева и текстиля, в меньшем находятся маленькие старинные фигурки, вырезанные из дерева, шкатулки в форме уток и других животных, ремесленные инструменты и проч. и кованные изделия».
А вскоре после этого музей переименовали. Он стал музеем Института художественной промышленности Всекопромсовета. Фамилии всех трех благотворителей были в то время под запретом. Вплоть до рубежа 1980-1990-х годов.
Современные матрешки из экспозиции музея.
Справка
Сейчас в здании кустарного музея Морозова расположен Музей Матрешки. Оно и логично – потому что первая русская разъемная кукла, названная Матреной (матрешкой), родилась в особняке в Леонтьевском переулке, д.7 в мастерской-магазине А.И. Мамонтова «Детское воспитание» в самом конце 19 века. Выточил первую матрешку потомственный токарь Василий Звездочкин, а расписал известный художник, входивший в Абрамцевский кружок «Мир искусства» Сергей Малютин. Первая разъемная «восьмиместная» матрешка представляла собой девушку в народном костюме, держащей в руках черного петуха. Вскоре после своего рождения, в 1900 году, матрешка отправляется на Всемирную торгово-промышленную выставку в Париже, где ее наградили бронзовой медалью за лучшее воплощение идеи сохранения и объединения семьи. Она получила всемирную известность и любовь, и стала одним из национальных символом России.
