Примите пять капель Аверченко на стакан Донцовой

– Как можно лечить книгами? Кого? От чего?

– Библиотерапия – это помощь печатными текстами человеку в стрессовом состоянии: человеку, который сам болен или у которого больны близкие, переживающему смерть родителей или детей, развод или любую другую длительную травмирующую ситуацию. Если стресс короткий, он переживается довольно активно, а стрессовое состояние продолжается и продолжается – этим оно и опасно. Тогда может как раз помочь библиотерапия.

– У библиотерапевта в распоряжении есть какой-то список духоподъемных текстов или он каждый раз подбирает аптечку заново?

– Я не очень люблю слово «аптечка», получается, что возможны какие-то рецепты: примите пять капель Аверченко на стакан Донцовой и будете счастливы. Библиотерапевт всегда работает исходя из нужд конкретного пациента. Для конкретных задач составляется список книг или текстов, которые могут ему помочь. Для детей, лежащих в детской больнице, это одно, для детей, у которых умерли родители, это другое, для родителей, которым сообщили, что ребенок тяжело болен, – это совсем третье.

– А это художественные тексты или какие-то другие?

– Это самые разнообразные тексты: есть художественные, есть научно-популярные, есть смесь того и другого в очень специфической форме. Есть юридические тексты, например, тексты законов – они конкретны, и по ним ясно видно, как жить дальше.

– Как происходит взаимодействие с человеком, который находится в стрессовом состоянии. Библиотерапевта вызывают на какой-то конкретный случай?

– Библиотерапевты обычно ищут своих больных сами. Если человек работает в библиотеке, и к нему в первый раз пришел первый класс, а в классе девочка на инвалидной коляске, то можно посмотреть, как этой девочке помочь. А может, и не стоит девочке помогать: может, она всем довольна и вообще не стоит туда лезть.

Или, например, неподалеку от библиотеки есть краевая или областная больница, и там отделение заболеваний крови, где дети месяцами лежат. Им скучно, им страшно. Нужно им туда привести детского писателя – скажем, Ирину Лисову или Светлану Лаврову, чтобы они рассказали, что в жизни, кроме факторов свертывания, еще много чего есть.

Или третий пример – работа в обществе родителей, у которых имеются какие-то одинаковые заболевания или общие проблемы. Там совсем по-другому тексты подбираются под конкретные задачи. Вообще, библиотерапевт всегда работает с конкретными проектами. Когда проект завершается, нужно начинать все по новой.

– Я слышала от учителя, которая работает с онкобольными детьми, что дети ее спрашивали: а зачем нам книжки читать – мы все равно скоро умрем. На это вообще существуют ответы?

– Существует конкретный циничный ответ: а если не умрете – так дураками и будете жить? Серьезно говорю: такие дети – очень взрослые по духу, они постоянно сталкиваются со смертью, и сюсюкать с ними и говорить «нет-нет, конечно же, вы не умрете, вам это все пригодится», – нельзя, будет только хуже: они сразу почувствуют фальшь. Многие из них умрут. А те, кто не умрет или проживет еще несколько месяцев, – те сумеют не просто до-жить, а про-жить.

Я работал с детьми в больнице. Помню ребенка, который в десять лет не умел читать: родители были уверены, что он все равно скоро умрет, зачем ему отравлять жизнь школой. А он все никак не умирал и не умирал.

– Если ребенок говорит, что все равно скоро умрет – что тут сделает библиотерапевт? Может, это к психотерапевту?

– Вести разговоры с ребенком библиотерапевт может в любом случае. Но библиотерапия – это вспомогательный инструмент, это ни в коем случае не замена психотерапии или традиционной медицины. Очень просто ограничить библиотерапевта и сказать: нет, это дело психотерапевтов, пусть они решают. Но если психотерапевта нет, чуть-чуть помочь можно. А если он есть, то и библиотерапевт может оказаться на месте. Другое дело, что библиотерапевту, в отличие от психотерапевта, гораздо проще работать с группами, с коллективами – к примеру, в той же детской больнице.

Конкретный проект – пригласить автора в детскую больницу – наверняка поможет кому-то из пациентов почувствовать, что жизнь не кончилась. Особенно если эта болезнь не стопроцентно смертельная, но долгая – это большинство форм рака, заболевания крови, костей, печени… А то мы обычно думаем, что болезнь – это либо насморк, либо сразу что-то с летальным исходом. Но большая часть детей болеет не так – а муторно, долго, потом выздоравливает. Вот там библиотерапия на месте и очень помогает.

– А если мы имеем дело с детской депрессией – она способна помочь?

– Может. Мне в работе библиотерапевтом, например, однажды попалась книжка в картинках для самых маленьких, пяти-шестилетних детей под названием «У твоей мамы случился инсульт». Ребенку рассказывают: воя мама стала совсем другой. Она может забыть свой адрес, она может вдруг на тебя наорать, у нее меняется настроение… Как может ребенок пяти-шести лет помочь своей маме? А он может помочь, ведь человек-то родной.

Другой пример – депрессия из-за развода родителей или из-за насилия, там другое. Но библиотерапевт должен в таких случаях работать с психотерапевтом. Ему не стоит брать на себя функции врача. Бывают ситуации, когда ребенка надо в чем-то подтолкнуть или поддержать. Вот в детских больницах, например, очень популярны рассказы о животных, которые строят свои норки и убежища.

В больницах нет личного пространства, там все общее. Там твою кровать перестилают без тебя, в твою тумбочку залезают… И ты с этим ничего не поделаешь – ты можешь только залезть в книжку и там спрятаться. Это, конечно, эскапизм, – но здесь идея как раз к месту и ко времени.

– А что вы приносите онкобольным? Какие книги?

– Довольно разные. Тут работает принцип сороки: как сороки тащат все блестящее – хоть стекло, хоть бриллиант, – так и библиотерапевт берет все нужное, даже если это не высокая литература.

Библиотерапевт может взять в работу текст, который совершенно чудовищен с литературной точки зрения, но обладает какими-то другими важными чертами.

Например, сериальные книги ужасны как тексты, но очень удобны тем, что герои не умрут, они все равно появятся дальше, все равно продолжение следует. Берем книги знакомых детям авторов, книги, которые были дома при первом попадании в больницу. Книги о животных – там жизнь очень живая. Научно-популярные тексты пользуются огромным интересом.

У таких детей, как правило, очень специфический жизненный опыт: они могут на память рассказать весь каскад свертывания крови, но не знают, где находится Австралия: у них был один урок географии в шестом классе, а потом они до восьмого пролежали в больнице.

– Нужно ли как-то сотрудничать с родителями?

– Да. Родители должны показать ребенку, что они доверяют человеку, с которым он общается. И потом, помощь часто требуется и родителю. Поэтому библиотерапевт, рассказывая, что он будет делать с ребенком, и родителя успокаивает. Если родитель в курсе и одобряет эту помощь, то чисто бюрократически и врачи с этим соглашаются легче.

С врачами интересно получается. Если приходишь и говоришь, что вот есть такая библиотерапия, и мы сейчас вам будем делать хорошо, то в 99 процентах случаев они скажут, что у них и так все хорошо. Или, наоборот, все ужасно, денег нет и вообще – чего вы тут пришли. А вот если приходишь и не упоминаешь ни о какой библиотерапии, а говоришь о конкретном проекте – вот мы сделаем вам в холле полку с подбором книжек или пригласим автора, – то это воспринимается как конкретное дело.

И потом, когда полка уже стоит, когда несколько авторов уже были в гостях, они начинают интересоваться: а что это вообще такое. И тогда уже можно рассказать, что такое библиотерапия. Большинство библиотекарей доходит до этого своим умом. В конце концов, это очень практическая деятельность. Научно-практическая, но в ней нет никаких заумных терминов.

– А как к библиотерапевтам относятся священники?

– В России я знаю несколько случаев, когда батюшки из окрестных церквей очень помогали с библиотерапией, например, в Красноярске, где краевая детская библиотека очень хорошо сотрудничает с краевой детской больницей. У библиотерапевта и священника есть общий враг – сектантство, околорелигиозные брошюрки, которыми заполнены все больничные киоски. Родители готовы выложить за них все деньги, потому что надеются на чудо.

Библиотерапевт должен сразу предупредить: мы чуда не делаем. Мы не ангелы Господни, мы не спасаем детей от лейкемии, мы спасаем их от «доживания».

И адекватные священники с большой охотой помогают, потому что видят, какую литературу мы приносим

– И вот библиотекарь, который живет где-нибудь в Ейске, Петропавловске-Камчатском, Камне-на-Оби, понимает, что ему это интересно. Куда он должен обращаться, чтобы не изобретать велосипед?

– Вот это самое сложное. Потому что из всех возможных ресурсов сейчас функционирует один-единственный – проект Центральной детской библиотеки имени Гайдара «Книги, помогающие жить».  Но, опять же, он рассчитан на понимающих людей. Этот список книг, где, как правило, речь идет о людях с инвалидностью, требует работы библиотекаря, который посмотрит на этот список и сам выберет из него подходящее для конкретного человека. А если вот выложить ему пятьдесят книжек про инвалидов, ничего хорошего из этого не получится – получится, наоборот, очень плохо. Поэтому я очень не люблю, когда мои собственные книжки ставят на полку «это про больницу». Они вообще не про больницу.

– А как правильно с такими книгами работать?

Библиотекарь, когда советует такие книжки, часто опирается на какое-то внешнее сходство. А сходство должно быть в действиях героев. Если девочка Маша, у которой есть редкое заболевание, при этом хорошо рисует, то ей нужны книжки не о людях на костылях, а о людях, которые рисуют, – это улучшит качество ее жизни.

С другой стороны, есть одноклассники Маши, которые по своей детской непосредственности говорят то, что все люди думают, но не все решаются сказать: что она другая, не такая, как они, значит, она может быть опасной. Это нормальная естественная реакция. И вот тут как раз пригодятся книжки о детях на костылях.

А Маше они не очень нужны: это ее обычная жизнь, она сама тебе расскажет, что такое жизнь на костылях. И если с ее классом проводить какой-нибудь урок толерантности – то Машу лучше не использовать в качестве живого примера: ей там еще учиться. Вообще лучше с ней договориться заранее: она может такого порассказать, что все рты пораскрывают.

Но ей самой это может и в голову не прийти: дети часто полагают, что их личный опыт – он такой же, как у всех людей. А вот она начнет рассказывать: есть столько-то моделей костылей, они такие технологичные, могут то, могут се – то это гораздо интереснее, чем какие-то общие заклинания о том, что все мы хорошие, только немножко разные. Маша не должна быть примером, она должна сама участвовать.

– А бывает, что дети отказываются от сотрудничества?

– Да сколько угодно. Когда начинаешь – будь готов к тому, что человек скажет: нет, не буду, не хочу это читать, мне это не нужно. Это нормально. Обычная психогигиена самого библиотерапевта: всех спасти невозможно, не надо класть свою жизнь на алтарь спасения детей, это работа, это профессия, а не ангельская миссия.

Человек может в любой момент отказаться. Если человек отказывается – не стоит ему говорить «ну и до свидания», стоит спросить – а может, ему что-нибудь другое интересно. Но у каждого человека есть право отказаться, и этим правом часто пользуются. Особенно если идет работа в группе, например, все делают рисунки к книге. А кто-то может настолько близко принять текст к сердцу, что не хочет рисунок показывать другим.

– А некоторые, наоборот, настаивают на том, чтобы рисунок послали на выставку, а сказку, которую придумали на занятии, непременно опубликовали.

– Такие требования обычно выдвигают не сами дети, а их родители и воспитатели. Особенно если ребенок тяжело болен, и родители хотят, чтобы от него осталась память. Но надо понимать: это как гонки на игрушечных машинках. Человек может эту игрушечную машинку сделать сам, придумать, как она работает, полностью ее создать, всю душу в нее вложить – запустить ее на гонки – но ехать машинка должна сама. И текст должен оцениваться независимо от того, кто его написал, кто эту машинку ключиком завел.

В идеале надо сразу оговорить, что библиотерапевт работает не с текстом, а с ребенком. Большинство текстов, которые получаются в этом случае, – ужасные. А те, что не ужасные, – они тоже специфические: их цель – или раскрыть личность автора, или увести его от каких-то проблем.

Скажем, человек ждет плановой операции, может и полгода ее прождать, и все это время над ним висит этакий дамоклов скальпель. Это очень страшно – и взрослому страшно, а подростку тем более. Значит, его нужно от этого отвлечь, чтобы он подумал еще о чем-то.

Чисто литературной оценкой получившихся текстов библиотерапевты не занимаются. Лучше бы, если бы эти тексты уничтожали сразу после занятия. А если их и сохранять, то без имен и без конкретных координат, по которым можно найти автора, и сохранять для того, чтобы понимать свои ошибки, когда будешь работать со следующей группой или следующим пациентом.

– Но родителям очень хочется, чтобы от уходящего ребенка что-то осталось.

– Но здесь этика вступает в противоречие с профессиональной этикой. У тебя нет миссии даровать бессмертие плохим стихам. Надо быть готовым к тому, что ты окажешься при этом плохим, что ты будешь виноват. Так часто бывает с врачами или учителями. Библиотекарю в этом плане легче – они с этим почти не сталкиваются. Если им приносят такую книгу – вот наш ребенок написал, обсудите ее с читателями, – им легче малодушно согласиться.

– Как правильно работать с родителями?

– Я как раз начинал с работы с родителями. Тогда мы только основали свою организацию, сейчас она называется Всероссийское общество гемофилии. Тогда, в начале девяностых, еще не было практически ничего. Я обнаружил, что родители, которые узнают, что их ребенок болен, приходят в шоковое состояние: глаза стеклянные, в них крутятся слова врача «неизлечимо болен», «никогда не будет здоров».

Но если не только с ними разговаривать, но и давать им книжечки – а мы тогда как раз с американцами делали полухудожественные-полуобразовательные книжечки про гемофилию – тогда это воспринимается гораздо легче.

Потом мы стали давать им выписки из законов, разъяснения юристов, всякие статьи про лечение гемофилии, начали делать журнал. Такой журнал, посвященной конкретному недугу или организации, показывает, что человек не один в целом мире здоровых.

Сейчас, когда есть интернет, с этим легче. Особенно он нужен для родителей. Дети довольно быстро привыкают к такому состоянию – тем более, что они часто лежат в больницах и имеют своих знакомых. И вот такая работа – тоже библиотерапия, хотя совсем другая ее часть. И она тоже рассчитана на стрессовое состояние. Стресс длится и длится, мир сужается, появляется тоннельное зрение – и библиотерапия помогает этот тоннель немножко осветить.

– А применимо ли это к общему стрессу – когда у всей страны стресс: война, революция?

– Библиотерапия началась в двадцатые годы в Америке как средство реабилитации ветеранов Первой мировой войны: они запили, среди них начались самоубийства. Но оказалось, что она не всесильна, для всей страны не подходит.

Мы работаем с частными случаями, потому что все люди разные. В шестидесятые годы чехи и поляки пытались делать такие универсальные аптечки для определенных групп. Они рекомендовали отдельный корпус текстов, например, для всех детей с повреждением опорно-двигательного аппарата, для слепых, для глухих…

Ничего у них не получилось: все дети разные, врожденная слепота отличается от слепоты, наступившей в пять лет от неудачно зажженного фейерверка. И корпус текстов очень быстро устарел.

Я вообще отрицательно отношусь к любым спискам текстов – даже «сто лучших фэнтези всех времен и народов».

Тексты должны быть как классические, которые сам библиотерапевт любит, так и современные, которые, может быть, он не любит, но они рассказывают о той жизни, которую ведет этот ребенок, а не которую вел библиотерапевт, когда он был маленьким.

– Какая подготовка нужна библиотерапевту? Кто им может стать?

– Большая часть библиотерапевтов в мире пришла из библиотечных кругов. Библиотекарь – основная профессия, библиотерапевт – дополнительное образование.

– Где на них учат?

– В России нигде, в России большинство самоучки, даже самые лучшие. В Америке есть курсы в некоторых университетах. Но там есть курсы чего угодно, даже цветочного дизайна космической станции. В Голландии точно нет нигде. Если получится, у меня в октябре будет курс с Екатеринбургским Домом учителя – для библиотекарей.

– А на каком основании родители могут доверять самоучке? Как обеспечивается кредит доверия?

– Он обеспечивается основной профессией: если ты знаешь человека как хорошего библиотекаря, психолога, психотерапевта, то на этом основании можешь ему доверять.