Сейчас, во время острой политической ситуации на Ближнем Востоке, часть жителей Ливии, Египта и других стран была вынуждена покинуть свои города.
О том, как осуществляется помощь беженцам в Италии, нам рассказал Алессандро Салаконе, представитель известной католической благотворительной организации – Общины Святого Эгидия. Она появилась в 1968 году по инициативе студента Андреа Рикарди, решившего воплощать в жизнь принципы Евангелия, и сегодня разрослась до 50 тысяч человек, помогающих людям в 70 странах мира. Каждый из ее волонтеров живет своей жизнью: имеет свои работу, семью, интересы, но также находит время для помощи другим. Широкий спектр деятельности общины включает в себя работу с детьми, беспризорными, эмигрантами, заключенными, стариками, больными. Опыт Общины Св. Эгидия – это пример того, что помочь ближнему может каждый.
– Насколько большое число беженцев с Ближнего Востока сейчас прибывает в Италию, в Европу?
– Количество эмигрантов часто преувеличивается. Это очень выгодная позиция для Запада: специально представить все в таком свете, чтобы люди думали, что Запад под ударом, что его хотят завоевать эмигранты. Неслучайно, по всей Европе в предвыборных компаниях последних лет проблема эмиграции была одной из ключевых тем. По российскому телевидению в последние недели мы слышим новости про то, как десятки тысяч беженцев наводняют Европу, но это не так. Более реалистические цифры на сегодняшний день – это около 5 тысяч людей, которые уже приехали или собираются приехать с Ближнего Востока в Италию. Трудно назвать более точные цифры: часть из этих людей перебирается нелегально.
– Какова сейчас ситуация с только что прибывшими беженцами из Ливии и других стран?
– Многие из них сейчас задержаны в так называемых центрах временного сбора эмигрантов, это государственные структуры. На самом деле их можно назвать пунктом задержания, люди там живут недолго и их часто отправляют назад. На это тратится куча денег, представьте – надо заказывать самолет или корабль, чтобы отправить домой этих людей, которые может быть через неделю вернуться обратно.
Пока они находятся именно в центрах временного пребывания, наши волонтеры помогают им устроиться там. Мы не знаем, как долго они задержатся в Италии, может год, может, три или шесть лет.У нас есть центр, столовая, приют, с помощью которых мы можем принять этих беженцев. Важно два момента: первый – это срочная помощь, а второй – это инициативная программа, какое-то предложение для этих людей. Необходимо через наших волонтеров сообщить эмигрантам о том, что есть люди, которым они небезразличны. Мы стараемся проводить какие-то мероприятия, поднимать их настроение, ведь это люди, убежавшие от войны, люди огорченные жизнью.
Наша община устраивает встречи, чтобы ознакомить итальянцев с этой проблемой. Например, у нас в гостях был человек из Каира, который рассказывал историю о том, что на главной площади Каира есть синагога которая всегда была под постоянной охраной полиции. Во время этих беспорядков охрану сняли, видимо, не хватало людей, и… никто не тронул эту синагогу! Очень много плохой информации распространяется на эту тему, часто со специальными целями. Я думаю, что масс-медиа надо быть осторожными с подобными вопросами. В целом, сейчас пока трудно оценить последствия приезда людей с Ближнего Востока, все будет зависеть от того, какие там образуются правительства. Я уверен, что в случае благоприятного исхода, они вернутся.
– Почему в первую очередь Италия стала местом эмиграции?
– Это очень просто, Италия – самая близкая к ним страна в Средиземном море. Наша страна привыкла считать себя жертвой наплыва эмигрантов с Востока, но на самом деле беженцы приезжают и в другие страны. Например, в Германии много эмигрантов из бывших стран Советского Союза и так далее.
– Насколько труден сам переезд в другую страну?
– Не все знают, что Средиземное море – это целое кладбище: там погибли сотни людей, которым так и не удалось доехать до берегов нашей страны. Кому-то, чтобы попасть к нам, нужно переправиться через пустыни разных стран Африки и только те, кому повезет, доезжают до Италии. Я слышал много рассказов от самих беженцев о том, как многие из них погибают по дороге. Например, один человек мне рассказывал, что в начале пути их было 40 человек, а доехало только 15. Чтобы переплыть море, беженцы часто пользуются услугами бандитских организаций, а те, нередко сажают в одну маленькую лодку сотню человек и, в случае какой-нибудь неудачных обстоятельств, многие из них гибнут. Раз в год наша община устраивает панихиду по всем мигрантам, которые погибли, так и не добравшись к нам. Это очень трогательная служба, в которой принимают участие люди из многих стран, и в том числе эмигранты. Список погибших очень длинный. В основном, конечно, это те, кто не смог перебраться через море, но нам также рассказывали эмигранты из Пакистана и Азии, как люди умирали, переезжая через Россию, Украину, Польшу… и это ужасно.
– Какие положительные аспекты вы видите в появлении эмигрантов?
– Ситуация с эмиграцией гораздо сложнее, чем мы привыкли на нее смотреть. Как правило, каждый думает в первую очередь о себе: о том, какие проблемы она ему может принести. Но мы не думаем о том, что заставило этих людей переехать, что они пережили у себя на родине. Таким образом, мы мыслим эгоистически, не по-христиански.
Я считаю, что во время экономических кризисов, происходящих в Европе и Америке, мы должны смотреть на эмигрантов как на ресурс. Экономика Италии, например, не выдержала бы без приезжих, они занимаются такими работами, которые итальянцы не стали бы делать. Кстати, много эмигрантов в нашей стране занимается слабыми слоями общества, дети и женщины ухаживают за стариками-инвалидами. Таким образом, они делают то, что наше государство почти не делает или делает плохо. Почти в каждой итальянской семье есть один эмигрант, который ухаживает за пожилым человеком. Я думаю, что это прекрасно, иначе, без их помощи, эти люди попали бы в дома престарелых. Это одна из причин, по которой я не смотрю на ситуацию с эмигрантами пессимистично.
– Как государство решает проблему беженцев?
– Государство привыкло смотреть на это как на срочную проблему, требующую быстрого решения. Но как может быть срочным то, что длится уже десять-двадцать лет? Ведь эмигранты не первый год приезжают к нам. Надо относиться к этой проблеме как к историческому и геополитическому вопросу, а не решать его только с помощью милиции. Я не говорю, что приезжие не вызывают опасений. Как показывает опыт, накопленный нашей общиной, важен процесс интеграции беженцев в наше общество, в то время как очень много средств используется, чтобы усиливать границы, создавать специальные лагеря. Вкладывать средства в их интеграцию в социум было бы дальновидной политикой.
– Интересно, а как можно выйти на нелегальных иммигрантов, найти их в большом городе?
– Это действительно проблема, потому что из-за своего положения они не на виду. Как ни странно, нам помогают в этом студенты нашей школы (бесплатная языковая школа, созданная общиной Св.Эгидия), они часто знают язык, места, где их можно найти, и приводят их к нам.
– Как вы помогаете людям приспособиться к новому месту проживания?
– В 1982 году, примерно 30 лет назад, наша община открыла одну, возможно, первую в Италии бесплатную школу итальянского языка для мигрантов. В то время (1980-е годы) большинство приезжих было из Африки, тогда оттуда была большая волна мигрантов. Эти люди приезжали к нам, мы кормили их в столовой, оказывали первичную помощь, а потом возник вопрос, как еще помочь этим людям, как помочь беженцам влиться в новое для них общество. Конечно, главный способ – это язык.
Появилась школа итальянского языка. Сейчас она очень большая, каждый год поступает 1500 студентов из 120 стран мира и еще около тысячи – это люди, которые продолжают курсы итальянского языка. Это все бесплатно, там преподают учителя из нашей общины, которые используют свои знания для помощи приезжим. Сначала появилась только одна школа в Риме, а теперь они есть и в других городах Италии, в Германии, Бельгии. Это очень важно, потому что язык позволяет им затем найти работу. Мы также сумели договориться с министерством образования Италии, и теперь правительство признает диплом нашей школы как сертификат о знании языка. У нас учатся люди из разных стран, есть мусульмане, католики, православные, буддисты и неверующие…они вместе учатся жить в новых условиях. Мы не создаем отдельные группы по национальностям. С точки зрения взаимного влияния это очень положительно, потому что происходит непрерывный обмен опытом, и такая встреча позволяет людям лучше узнать друг друга, чужие традиции. Раз в месяц мы устраиваем мероприятия, посвященные отдельной стране, например, люди из Украины рассказывают о своей родине и готовят национальные блюда, в другой раз, это делают румыны и так далее. Таким образом, мы строим модель нашего общества будущего.
– Вы помогаете людям разных вероисповеданий, как они взаимодействуют друг с другом?
– Могу точно сказать, что мусульмане, которые у нас учились, никогда ничего плохого не скажут о христианах, потому что те, помогали им в тяжелую минуту. Я думаю, что это ключевой момент нашего служения. Я замечаю, с каким огромным уважением наши студенты-мусульмане обращаются к нам, потому что они видят, что христиане и мусульмане могут быть друзьями. Только таким образом наши общества могут жить в спокойствии, не будет никакой политики, которая доказывает, что можно выгонять иностранцев. Меня всегда удивлял один вопрос: почему у человека нет возможности найти работу за границей, строить лучшую жизнь в другой стране, а не умирать в своей стране от голода? Я не призываю всех к тому, чтобы бросать свои города и переезжать в Европу, гораздо лучше было бы создать на их родине такие условия , чтобы ее не пришлось покидать.
– Возвращается ли потом часть эмигрантов обратно, домой?
– Да, проходит три, пять, десять лет и они возвращаются. Часто к эмигрантам относятся с презрением, как будто у них нет истории, никакого прошлого, как будто они люди другого сорта, а на самом деле это люди, которые очень любят свою страну. Вы представляете, какая это психологическая травма для них лишиться своего дома? Я на протяжении 18 лет своего участия в работе общины общался со многими эмигрантами и всегда обращал внимание на какую-то ностальгию по родине. Люди живут в чужой стране пять-шесть лет и говорят: «Я мечтаю вернуться». Очень трудно сказать, какое конкретно количество людей возвращается, потому что часть из них находится в нелегальном положении. В 1990-е годы в Европу приехало много албанцев, повсюду мы слышали: «Ужасная ситуация!» и так далее, но сейчас многие из них уже вернулись.
– Действительно ли среди эмигрантов много преступности?
– Мы все живем под влиянием предрассудков: что албанцы – такие, румыны – такие и так далее. Меня поражает, насколько эти стереотипы прижились в сознании людей. Это очень опасно, даже политикам больше не стыдно говорить, что человек преступник, потому что он такой-то национальности, как будто он стал преступником, потому что у него есть какое-то генетическое наследство. По сути дела, распространяется идея «коллективной вины» одного народа или одной национальности. Это очень опасно. В другие исторические периоды, как например во время Второй Мировой, эта логика привела к уничтожению евреев и цыган, как будто эти народы в чем-то коллективно виноваты.
– Вы помогаете цыганам, расскажите об этом?
– Это один из важных вопросов, которым занимается наша община. Это народы детей, подростков, которые изгнаны из всех стран. Недавно в Риме умерло несколько цыганских детей из-за пожара в бараках. Самому младшему было 2 года, самому старшему – 13 лет. За последние годы в Италии умерло несколько десятков детей. Разве наше общество не может помочь детям? Неужели мы верим в то, что угрозой для нас могут стать люди, которые в худшем случае крадут кошелек? Это не оправдание и не упрощение. Хотя, конечно, работа с цыганами имеет свои особенности.
Мы забыли одно: пятьдесят лет назад мы сами были эмигрантами. У людей очень короткая память, сейчас они смотрят на эмигрантов как на людей из другого мира, но у большинства из нас есть какой-нибудь родственник за границей, например, в Германии, Америке, Аргентине. Итальянцы сами эмигрировали в начале прошлого века и 1960-70-х годах, сколько из них уехало в Германию, Америку и так далее и почему мы имели право поехать на заработки, а сейчас не имеет права молодой молдаванин? На него смотрят как на человека второго сорта, потому что он живет в бараке. Но не надо забывать, что наша община начала заниматься людьми, которые жили в 1968 году на площадях Рима в бараках, это были итальянцы, которые приехали из других городов, чтобы устроиться на фабриках. Мы оправдываем свое равнодушие, говоря, что они хотят жить в бараках. Это ложь.
– Есть ли доля правды в сложившимся мнении, что у цыган на генетическом уровне заложено стремление к бродяжничеству, постоянной смене мест?
– Мы занимаемся почти со всеми цыганскими таборами, которые есть в Риме, и очень редко они говорят, что они не хотели бы жить в квартире. Когда цыганские дети рисуют, они часто изображают именно квартиры. Для любого, даже не специалиста, это яркий знак – дети рисуют то, о чем мечтают. Так что склонность к бродяжничеству – это миф. В начале XX века в Америке итальянских эмигрантов обвиняли в том, что у них якобы на генетическом уровне заложена склонность к преступности, теперь говорят, что у румын есть генетическая склонность к преступности, наверное, так говорят и о таджиках, которые приезжают в Москву. Это не по-христиански. Как люди могут думать, что у другого сына божьего есть генетическая наследственность к преступности?
Беседу вела Алена ГЕТМАН
