Диакон Олег ВЫШИНСКИЙ, руководитель Автобуса «Милосердие»
Общаясь по роду своей деятельности с представителями городских служб, прессы, общества, в том числе, церковного, я постоянно слышу один и тот же вопрос: «Вы работаете с бездомными. А как вы полагаете, есть ли у этих людей перспектива вернуться к нормальной жизни? И что, по-вашему, для этого необходимо?». Этот вопрос задается в разных формах, звучит в разных интонациях, часто как риторический, подразумевающий однозначный неблагоприятный прогноз, но чаще с робкой надеждой: а вдруг сейчас будет изложена гениальная программа реабилитации социально исключенных людей…
Основная проблема, связанная с этим контингентом, поднимаемая обществом, – это проблема ресоциализации бездомных, и любая работа с этими людьми ставит перед работающими вопрос: «А что дальше? Не напрасно ли это все? Сегодня мы этому человеку поможем, а что с ним будет завтра? Вот если бы его вернуть в русло цивилизации!» Каждый человек, общавшийся с бездомными по роду своей деятельности, задавал себе эти вопросы. На это нас подвигает сочувствие к ближним, терпящим бедствие, и народная мудрость, предписывающая не зарекаться от тюрьмы да от сумы.
Чиновники против бездомных
Тем не менее, заречься очень хочется. Поэтому социологами разрабатываются концепции, объясняющие формирование слоя социально исключенных, а в обществе полемизируют разные точки зрения на бездомных, из которых две крайние – полицейская, которую можно озвучить двумя словами: «Сами виноваты!» и правозащитная, соответственно: «Среда заела». Проиллюстрировать первую можно на примере бюллетеня Министерства труда и социального развития РФ «Социально-бытовое обслуживание пенсионеров и инвалидов» (1997, вып. 5), посвященного проблемам лиц без определенного места жительства и путям решения этих проблем: «Целое племя, самое неблагополучное, нежизнеспособное, образовалось с закрытием лечебно-трудовых профилакториев. Раньше государство заставляло своих пьющих граждан лечиться принудительно, а теперь алкоголики, потеряв свое жилье, оказались предоставленными сами себе и перешли в категорию БОМЖ. <…> Они являются причиной возникновения пожаров и роста преступности. <…> Лицо без определенного места жительства и занятий – это лицо, находящееся на территории России в настоящий момент, как правило не имеющее документов, удостоверяющих его личность и род занятий, не имеющее постоянного места жительства на той территории, где оно находится, не имеющее постоянной работы или занятий в настоящий момент и, соответственно, средств к существованию, имеющее, как правило, признаки хронического заболевания (психического, алкоголизма, туберкулеза, венерических заболеваний), вшивость и т. д., внешний вид, не соответствующий физиологическим нормам человека (грязная одежда, грязное тело), а также признаки деградации человека как личности того общества, в котором она существует. <…> Это лицо как мужского, так и женского пола, трудоспособного возраста от 30 до 50 лет, в основном русской национальности. <…> Наши исследования подтверждают, что имеют место четыре причины бродяжничества: семейные, физические, экономические, моральные. <…> Частная благотворительная и гуманитарная помощь скорее вредна, чем полезна. <…> Лица БОМЖ, которых мы опрашивали в больнице, приемнике-распределителе, на свалке, не желают изменять свой образ жизни, они довольны своим существованием и над людьми, занимающимися трудом, откровенно смеются и презирают их. Если со стороны государства и дальше не будет адекватных мер по борьбе с этим социальным злом, то мы столкнемся с армией людей, которые не знают производительной работы и живут за счет отбросов, но довольны таким образом жизни». «Лица БОМЖ – это специфический контингент, для работы с которым требуется специальное помещение для их приема, специальный транспорт, скорая помощь для их транспортировки, специальные палаты в больнице, специальный кабинет в поликлинике, специальные службы занятости, специальные производственные места и т. д., чтобы оградить их контакт до момента реабилитации с населением и работниками учреждений социальной защиты. В одной из областей России мы наблюдали вопиющий факт: лица БОМЖ прямо с улицы проходят на прием в помещение администрации, общаются с работником администрации и населением, которое находится рядом, решают свои вопросы без какого-либо медицинского контроля. Это похоже на подвиг врачей во время эпидемии, когда они забывают о своем здоровье. Подвергать такой опасности неподготовленный персонал администрации никто не имеет права, и это чревато дурными последствиями, хотя и во имя благородных целей».
Итак, чиновники министерства труда и соцразвития апеллируют к государству (в чьем интересно лице? А сами-то они – кто?), требуя борьбы с этим злом, злом, исходя из контекста, считая самих бездомных, а отнюдь не свою безответственную политику. Каковы предполагаются меры «борьбы» – достаточно прозрачно.
Социальная исключенность, стигматизация, или…?
Однако, audiatur et altera pars. Вот комментарий Игоря Карлинского, консультанта по социально-правовым вопросам Санкт-Петербургской региональной благотворительной общественной организации «Ночлежка» по поводу вышеприведенной цитаты:
«Я уже восемь с лишним лет работаю с бездомными, и мне приходилось общаться с разными людьми: и теми, кто выкарабкивался, и теми, кто опускался буквально на дно, и теми, кто следит за собой, и теми, кто утратил вообще всякое человеческое достоинство, но мне не встречались люди, довольные существованием за счет отбросов, – хотя я побеседовал с несколькими тысячами человек, в отличие от авторов сего труда, которые в пяти крупных городах обследовали 160 человек» 1.
Следует сказать, что точка зрения таких правозащитных организаций, как «Ночлежка» или «Врачи без границ» – точка зрения людей весьма компетентных, знающих специфику не понаслышке. Тем не менее и их позиция мне представляется небезупречной:
Пишет Алексей Никифоров, координатор организации «Врачи без границ»:
«Мы стоим на позиции, отрицающей само понятие «БОМЖ», как порочащее честь и достоинство человека. Перекочевавшее из милицейских протоколов в средства массовой информации, а затем в современный русский язык определение «лицо без определенного места жительства» или «БОМЖ» превратилось в «клеймо» для изгоев, пугало для обывателей и является оправданием бездействия законодательной власти государства и в некоторых случаях применения «полицейских» мер» (из совместного заявления общественных и государственных организаций, работающих с бездомными)» 2.
Конечно, каждое слово имеет вес. Автору не нравится аббревиатура «БОМЖ». Действительно, засорять русский язык новоязовскими терминами – проявлять бескультурье и, в какой-то мере, безнравственность, цинизм. Какую же альтернативу предлагают правозащитники? Таковую попытку мы видим в бюллетене проекта: «Методика направленного информационного воздействия неправительственных организаций как способ изменения отношения населения к социально исключенным людям», а именно – термин «Социальная исключенность». Вот как авторы проекта раскрывают этот термин:
«Почти каждый человек в своей жизни, встречал людей, в отношении которых вполне применимо определение «социально исключенные». Все мы интуитивно представляем себе, что это означает и можем привести конкретные примеры тех, кого можно было бы отнести к таким людям.
Вот довольно стереотипный перечень лиц, относительно которых очевидна их социальная исключенность, не нуждающаяся в каких-либо пояснениях: психически больные люди, некоторые группы инвалидов (глухие, слепые, с нарушениями двигательных функций и т.п.) больные СПИДом, наркоманы, алкоголики, бездомные, «беженцы», нищие и т.п. … Они:
• выключены из обычных, привычных для большинства из нас форм социального общения и поведения
• по тем или иным причинам, не имеют возможности осуществлять эти действия наравне с нами и также успешно, предсказуемо и понятно для окружающих».
По мнению правозащитников, «Категория «социальной исключенности» приобрела довольно широкое употребление сравнительно недавно. Это связано, по-видимому, с тем, что возникла потребность особым образом, в другой, новой, системе ценностных координат попытаться описать отношения, складывающиеся в оппозициях: «Свой – Другой – Чужой – Опасный»
С этой точки зрения категория социальной исключенности представляет собой попытку отразить эти отношения через мировоззренческую установку социальной практики, стремящейся следовать идеям и принципам Всеобщей декларации прав человека.
Она отражает попытку глубокой смены ценностей, лежащих в основе человеческой коммуникации и способах взаимодействия. Вместо использования и закрепления неравенства в качестве инструмента установления отношений иерархии, доминирования, как естественного и общественно одобряемого способа отношений, все большее регулятивное значение приобретает принцип равенства всех от рождения и признание за каждым человеческого достоинства без каких-либо изъятий, какими бы обстоятельствами они не вызывались».
Далее утверждается, что «Социальная исключенность в таком контексте предстает не как естественное и неизбежное следствие, каких бы то ни было природных, социальных или личных обстоятельств, а как особая форма дискриминации и неравенства, выражающаяся, прежде всего, в приписывании людей к определенным жизненным горизонтам, за пределы которых им в силу этих обстоятельств не дано выйти. … речь идет об исключенности как о навязанной и принятой (отнюдь, в несвободно избранной) форме, типе коммуникации, в основе которого лежит признание факта изначального или, сложившегося под воздействием различного рода обстоятельств, неравенства способностей и возможностей разных людей». 3
Как видим, авторы нагружают данную категорию определенным идеологическим содержанием. Таким образом, искажается смысл понятия. Термин «Социальная исключенность» определен ими близко к своему общепринятому значению4, но в данном контексте используется некорректно: далеко не все слепые, глухие (и прочие инвалиды), ВИЧ-инфицированные, алкоголики, наркоманы, бездомные, беженцы (почему-то в кавычках) выключены из социального общения, скорее можно говорить об их стигматизации. Термин «стигматизация», «стигматизированные», означает буквально: «заклейменные проклятьем» и относится к таким группам, как ВИЧ-инфицированные, больные туберкулезом, лица освободившиеся из мест лишения свободы и некоторые другие. Но в применении к бездомным и этот термин неудачен. И вот почему. ВИЧ-инфекция, туберкулез или наличие судимости не всегда объективно свидетельствуют о нравственном облике и о социальном портрете личности. Поэтому рассмотрение данных людей, как социально неблагонадежных является предубеждением, клеймом (stigma), ярлыком и т.д. Есть только один факт, одно обстоятельство, накладывающее печать на всю личность стигматизированного. Но у бездомного – то такой черты просто нет. Если у человека осмысленный взгляд, культурная речь и опрятный внешний вид, – как мы определим, что перед нами бездомный? Документы не в порядке? Могут не принять на постоянную работу, задержать до выяснения личности в милиции, отказать в медпомощи, предусмотренной программой ОМС, но это не укладывается в картину стигматизации, просто – бюрократизм, распространяющийся абсолютно на всех и вся. Причем здесь сегрегация?
Работа: не хотят или не могут?
Попытки дальнейшей подгонки бездомных под категорию стигматизированных, предпринимаемые правозащитниками, не выдерживают критики: цитируем Никифорова:
«Работать-то эти лица, по мнению властей, не хотят. Неправда! Каждый второй обращается к социальному работнику организации «Врачи без границ» с единственной просьбой – помочь трудоустроиться. Остальные, в большинстве, трудоустраиваются вопреки всем препонам».
Сравним теперь это с высказыванием Игоря Карлинского:
«Снижение у значительного числа трудоспособных бездомных мотивации к труду и иной общественно полезной деятельности, приносящей доход, действительно существует.
Необходимо сказать о причинах этого явления. Оно в значительной степени обусловлено объективными (не зависящими от самих бездомных) факторами: искусственными барьерами, созданными государством на пути бездомных к получению рабочих мест; низким, по сравнению с развитыми странами, общим (для населения в целом) уровнем мотивации к труду (что с одной стороны, связано с уравнительной системой вознаграждения за труд, при которой сформировалось поколение людей старше 40 лет, а с другой – нищенским уровнем зарплат, не обеспечивающим достойное существование /не говоря про МРОТ, не соответствующий требованиям подпункта «ii» пункта «a» статьи 7 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах/, и их постоянными задержками, что стало обычным явлением в новейшей истории России); и пр.
Следует также учитывать и психологический эффект, который отсутствие работы оказывает на человека. По наблюдениям психологов, человек, 6 месяцев не имевший возможности трудоустройства, впадает в депрессию, «опускает руки» и перестает искать работу. Это психологическая закономерность, а не вина человека. У бездомных депрессия от безработицы накладывается на депрессию от бездомности и суммируется с ней». 5
Значит, если даже и опустить вопрос, «беда или вина», все равно отмечается снижение мотивации к труду. Кроме того, большинство работодателей, отказывающихся трудоустраивать бездомных, руководствуется отнюдь не предубеждениями, а знанием реальности: не может быть удовлетворительным работником человек, не устроенный в быту, независимо от того, виноват он в этом или нет. Не говорят в пользу человека и наличие признаков психического дефекта или алкоголизации. Да и нет внутреннего противоречия в утверждениях, что трудоустроиться бездомные хотят, а работать – нет. А остальные, по свидетельству Никифорова, все же трудоустраиваются, вопреки всем препонам. Стало быть, нет четких признаков стигматизации – работодатель в данном случае исходит из личности самого соискателя, а не из некоего клейма.
Вопросы здравоохранения
«Почему во многих лечебных учреждениях избегают принимать бездомных? – продолжает Никифоров, – Да потому, что медицинские работники, как и остальные жители России, не обладают объективной информацией, запуганы публикациями в прессе о чудовищной распространенности многих страшных болезней среди бездомных. Иногда эта информация извращена, а часто просто неверна. По статистике организации «Врачи без границ», в 1997 году из 30 тысяч проконсультированных бездомных инфекционные и венерические болезни были выявлены у 2,1%, туберкулез – у 4%, чесотка – у 2%. Это ненамного больше, чем среди граждан, имеющих жилье».
Автор почему-то предполагает, что все медики, кроме «Врачей без границ», в глаза не видели больных перечисленными заболеваниями, а ориентируются в своих оценках на «желтую прессу». Однако, именно врачи «первого контакта», как никто другой, сталкиваются с бездомными, страдающими этими заболеваниями. Надо сказать, что контингенты больных, обращающихся к «Врачам без границ» и бездомных пациентов «Скорой помощи» различаются хотя бы тем, что первые как-то заботятся о своем здоровье, и, соответственно, вышеуказанных болезней у них наблюдается меньше. А вторые часто представляют собой крайне опустившихся людей, не соблюдающих элементарной гигиены, и лишь в связи с прямой угрозой жизни обратившихся (часто и не по своей инициативе) за медпомощью.
Стоит добавить, что и точка зрения обывателя, помимо предубеждения, имеет свою логику: неопрятный вид, неприятный запах свидетельствуют о несоблюдении человеком элементарной гигиены, а это является фактором риска контагиозного заболевания.
Бездомный – не ближний?
Ну и, наконец, стоит коснуться болезненной темы взаимоотношений правозащитников и Церкви на примере приведенного Никифоровым эпизода столкновения с протоиереем Алексием, настоятелем храма свв. мчч. Флора и Лавра на Зацепе:
«В этом году, в связи с Всероссийскими юношескими играми, руководство УВД ЦАО г. Москвы оперативно определило новое место парковки медицинского автобуса, но, к несчастью, оно оказалось напротив храма Флора и Лавра в начале Дубининской улицы. Настоятель храма сказал нам буквально следующее: «Ваши бомжи на вокзале, там и оказывайте им медицинскую помощь. Рядом с храмом не надо». Так что понятие «ближний» на Вас, гражданин бездомный, не распространяется». Задумывался ли автор, каким образом в Церкви идентифицируют бездомных? Уж документы при входе точно никто не спрашивает. Если человек пришел за духовным окормлением, его социальный статус ни в коем случае этому не помешает. Но бездомные, как показывает практика (я около двух лет проработал сторожем в храме, да и будучи прихожанином, был свидетелем тому), приходят, в основном, с целью поправить свое материальное положение, и не всегда благословенным образом (попрошайничеством во время службы в храме, обманом, мелкими хищениями по принципу «что плохо лежит»). Поэтому у священников и сотрудников особенно такого храма как во имя Флора и Лавра, находящегося в непосредственной близости от Павелецкого вокзала, выработались навыки «фейс» и «дресс» – контроля. Кстати, профессиональные воры, специализирующиеся по храмам, это прекрасно знают, и стараются одеваться и выглядеть безупречно.
***
Почему столь компетентные специалисты допускают столь досадные ошибки в оценке ситуации, граничащие со слепотой? Полагаю, что ошибочна отправная точка зрения: вместо того, чтобы определить состояние бездомности, как ненормальное и противоестественное, авторы определяют его в нейтральных категориях «чуждости» и «инаковости». Это можно сравнить с позицией врача, защищающего права чесоточного – чесаться и чахоточного – кашлять.
Бездомный – не тренажер для милосердия. Внутрицерковная полемика
До сих пор говорилось о точках зрения, бытующих в нецерковном обществе. А можем ли мы, православные, о себе сказать, что у нас точка зрения на проблему бездомных – единая и взвешенная? Увы, но и мы о этой проблеме спорим и даже горячимся. Вот выдержка из обсуждения на сайте Милосердие.ру законопроекта о восстановлении 209-ой статьи УК (бродяжничество и попрошайничество):
Илья Кусков (руководитель автобуса Милосердие в 2004-2007 гг.): «Если кто-то не хочет возвращаться к нормальной жизни, не хочет идти работать, когда есть такая возможность, желает продолжать воровать или попрошайничать – таких людей надо насильно заставлять добывать себе на хлеб своим трудом… Конечно, при работе с бездомными без принуждения, без репрессивных каких-то мер обойтись вряд ли возможно, потому что люди опустились, расслабились и не могут сами вернуться обратно. Я думаю, что принуждение к труду, к тяжелому труду, некоторое насилие в этой области – обязательно, иначе человек не справится.
р.Б. Михаил: Дико мне все это читать….Всегда нам священники говорят с амвона, что нуждающиеся нужны нам для развития у нас милосердия, чтобы мы могли бы, оказав им посильную милость, стать немного ближе к Царствию Небесному. А тут вдруг оказывается, что бездомные нам нужны, чтобы загнать их на заводы в рабское положение, без права уйти. …За что такая несправедливость? Только ли за то, что, в отличие от меня, человека жена выгнала, риелторы облапошили, «друзья» споили? Это – преступления, за которые надо поражать в правах и сажать в тюрьму? Совершенно антихристианский подход.
И: … принудительный труд – это дичь. Если я не хочу работать, то никто не может меня обязать это делать. По таким законам и православных отшельников можно было закатать – живет в лесу, одет в рубище, значит – антиобщественный элемент. Вы еще статью за тунеядку восстановите, по которой и православных раньше привлекали – совсем умилительно выйдет6.
Протоиерей Максим Обухов, председатель медико-просветительского центра «Жизнь», провел эксперимент – предлагал каждому обращающемуся бездомному дом в деревне в Костромской области, вблизи города с развитой инфраструктурой, не в «глуши». Бесплатно. Эксперимент длился год – никто не поехал. Вот какие выводы делает о. Максим:
Отказ от жилья вне Москвы в пользу ночлежки, приюта, вокзала означает, что бездомность обусловлена не только и не столько теми или иными жизненными обстоятельствами, сколько сознательным выбором человека.
В чем же проблема? Многие не готовы к жизни в деревне. Вода в колодце, чистка снега, заготовка дров представляются почти невыносимой тяготой. У части людей наблюдаются личный инфантилизм, деловая несостоятельность, нерешительность как свойство уже сложившегося характера.7
Сквозь все приведенные точки зрения проходит вопрос о первичности или вторичности объективных или субъективных факторов судьбы бездомного. Ответ на него является ключом к проблеме реабилитабельности этих людей, ведь если первичны объективные факторы, то человека важнее всего обеспечить жильем, работой и другим необходимым, ну, придется немножко помочь встать на ноги, подлечить, но это, в общем, дело техники. В дискуссии в церковном обществе присутствует и другой оттенок: насколько для нас, для наших действий важна субъективная составляющая судьбы ближнего? Ведь мы отвечаем не за его выбор, а за свое, милосердное, или не очень, к нему отношение.
Не оспаривая необходимости прилагать усилия к разрешению внешних проблем ближнего, но, дабы не впасть в ересь диалектического материализма, утверждающего, что «бытие определяет сознание», дерзну разрешить первый аспект проблемы в пользу приоритета субъективных (то есть личностных) факторов. В отношении же второго аспекта хотелось бы спросить: а разве милосердие рассматривает ближнего в качестве объекта (например нашей благотворительности)? Разве ближний – тренажер для наших упражнений в добрых делах? А раз нет, то для нас важнее всего его личность, субъект. Такие посылки, безусловно, не добавляют оптимизма и надежд на простое решение сложной проблемы реабилитации социально исключенных. Но не будем торопиться с пессимистическими выводами, а спросим себя – насколько хорошо мы знаем этих людей?
«Расскажи свою историю»
Бездомные являются замкнутой социальной группой, исключенной из общественной жизни, и вследствие этого живущей жизнью, о которой общество знает очень мало. Достаточно часто они посещают храмы и разговаривают со священниками, но полноценного контакта это общение достигает редко.
Рассказывая о себе, бездомные или обманывают, или уходят от неприятных им тем. Как правило, преподносится ложь, часто топорная, раздражающая своей неприкрытостью и впечатление о них складывается, как о людях, интеллектуально и нравственно неполноценных, не понимающих нормальный человеческий язык.
Они могут с видимой благодарностью выслушать наставление и согласиться с чем угодно ради тарелки супа или некоторой суммы денег, но этим контакт и ограничивается.
Но есть один источник, при чтении которого складывается совсем другое впечатление. Речь о сборнике рассказов подопечных Санкт-Петербургского фонда «Ночлежка» – «Расскажи свою историю». Пишут эти люди нормальным человеческим языком, рефлексируют на нравственные темы, у многих даже хороший литературный стиль. Даже если предположить с их стороны некий вымысел, это не снижает оценки их внутреннего мира, достаточно богатого.
При обсуждении ценности данного источника высказывались некие сомнения в его репрезентативности и валидности. Сомнения озвучивались примерно так: составление сборника имело целью не столько объективное изучение предмета, сколько некоторую пропагандистскую кампанию по привлечению внимания общественности к проблеме бездомности. Составление сборника проходило в рамках проекта: «Методика направленного информационного воздействия неправительственных организаций как способ изменения отношения населения к социально исключенным людям», цели и методы которого открыто декларированы. При таких декларированных методах достаточно трудно рассчитывать на абсолютную объективность и отсутствие тенденциозности в сборе информации. В условиях конкурса, кроме того, имеется весьма неоднозначный пункт:
«Если у вас есть трудности с написанием истории – организаторы конкурса помогут оформить ваш рассказ».
Таким образом, оказывается возможным написание истории не самими бездомными, а организаторами конкурса «по мотивам» рассказов бездомных. В таком случае сборник, как источник, сильно обесценивается.
Однако нельзя не отметить, что истории сборника не похожи одна на другую, изложены непохожим друг на друга языком и стилем. Подробности этих историй выдумать невозможно, как невозможно их и изложить постороннему человеку, даже талантливому, даже основываясь на пересказанных реальных фактах, ибо это не хроники, а рефлексии, размышления, оценочные суждения. Редактор, конечно, может нечто подретушировать, может и что-то добавить от себя, но он не может пережить и адекватно осмыслить чужой опыт, а ведь именно осмысленный опыт, а не голые факты, стоит за каждым рассказом.
Так возникает серьезное противоречие между образами бездомного, к которым мы привыкли в повседневности, и образом, который нам рисует данный источник. Опять-таки не существует полного несоответствия одного – другому: бездомные в их историях абсолютно узнаваемы, но мы узнаем о них и что-то необычное, неожиданное, что нам внушает сомнения – а достаточно ли хорошо мы знаем этих людей? Они для нас – terra incognita, вещь в себе. Их духовно-нравственный портрет скрыт от нас.
Вектор движения: от социального – к индивидуальному
Всего в сборнике представлено 131 история, из которых по признаку релевантности отобраны 47 (остальные написаны людьми, которые себя по каким – то причинам причисляют к бездомным, но никогда не жили на улице, или в неприспособленных для жилья помещениях). С точки зрения социологии, конечно, нельзя из такой выборки выводить портрет бездомного даже для СПб: 47 из 15-ти тысяч. Но богословская наука привыкла не пугаться статистики: как малый процент спасающихся не ставит под сомнение для христианина Спасение, как таковое, так и малый процент бездомных, способных размышлять, рефлексировать над своей жизнью, анализировать свои поступки и отношения с Богом и ближними (а именно здесь – начало покаяния, ведущего ко Спасению) не исключает возможности плодотворной духовной работы.
Очевидно некорректным было бы и предположение, что только бездомные из числа авторов историй, включенных в сборник, способны к самоанализу и рефлексии. Но мы не обследовали остальную массу бездомных, и не можем достоверно сказать, что им помешало написать свои истории.
Мое предположение состоит в том, что бездомные не идут на полноценный контакт с людьми, которые на их взгляд, представляют институты общества, или которые просто хорошо ладят с обществом. Обществом, которое выбросило их за борт жизни. А их социальная стратегия заключается в том, чтобы взять от общества все, что дают, пока дают, и остаться от него независимым. Церковь эти люди также воспринимают, как общественный институт, и со священником в рясе они, при прочих равных условиях, откровенничать не станут. Но если им предложить общение с кем-то, от кого бы они не боялись никаких неприятностей, и от кого бы не ждали никаких благ «здесь и сейчас», возможно, контакт и состоялся бы. Видимо, этим требованиям и отвечали условия конкурса «Расскажи свою историю». К сожалению, однократность проведенного конкурса и малая выборка не позволяет вывести полноценную статистику и получить усредненный результат. Для прояснения вопроса было бы желательно проведение не одного, а серии подобных конкурсов-замеров. Но хорошо было бы подойти к этой проблеме и с другой стороны, и постараться наладить личностный контакт с бездомными. Ясно, что двигаться необходимо от социального – к индивидуальному. Для того, чтобы этих людей вернуть в общество, прежде каждого из них нужно вернуть самому себе. А для этого желательно было бы осознать, насколько они нравственно вменяемы и открыты для плодотворной духовной работы.
_____________________________
1 Эта и предыдущая цитаты по http://tumbalalaika.memo.ru/articles/artn19(2)/n19_01.htm
Назад
2 См. http://www.hro.org/editions/hrdef/03/0303.htm Назад
3 Все эти фрагменты цитируются по: http://www.prpc.ru/met_nko/pr_met/04.shtmlНазад
4 Как его определяли большинство разработчиков теорий социальной эксклюзии – Н.Е. Тихонова, Н.М. Давыдова, П. Абрахамсон, Дж. Юнг и др. Назад
5 См. http://rybakov.spb.ru/publ/bomz_analit.htm Назад
6 См. http://www.miloserdie.ru/index.php?ss=1&s=5&id=5653 Назад
7 См. http://www.miloserdie.ru/index.php?ss=1&s=5&id=5087Назад
