«Хочу, чтобы Россия стала протестантской страной, тогда заживем по-человечески», – и такое писали и говорили в 1990-е годы. И сегодня некоторые считают, что именно православный менталитет мешает нам наладить экономику. Во многом под влиянием книг немецкого философа и социолога Макса Вебера, показавшего влияние протестантской этики на развитие капитализма. А вот моего собеседника в студенческие годы книги Вебера натолкнули на мысль исследовать трудовую этику монастырей. Недавно на социологическом факультете Высшей школы экономики он защитил кандидатскую диссертацию по теме «Основные категории хозяйственной этики современного русского православия: анализ социально-экономических доктрин РПЦ и хозяйственной практики монастырских общин» (полевая часть исследования проведена при финансовой поддержке Института гражданского анализа). О своих впечатлениях и наблюдениях Иван ЗАБАЕВ рассказал в интервью журналу «Нескучный сад», которое будет опубликовано в сентябрьском номере за 2006 год.
— Иван, как вы вышли на эту, мягко говоря, нестандартную тему?
— Меня довольно давно волновал вопрос, можно ли быть православным и одновременно успешным в этом мире. На заре моей «туманной» юности, когда очень остро обозначились вопросы смысла жизни, я столкнулся с Православием и через некоторое время уже подумывал бросить учебу и вообще забыть все мирское как ненужное, уйти в монастырь. А конкретную формулировку темы исследования мне «подсказала» книжка Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Вебер убедительно показал, какой могла бы быть роль протестантизма в формировании капитализма. Принято считать, что в отличие от протестантизма Православие вообще не интересуется земными делами и, следовательно, никогда не влияло на экономику. Этого мнения придерживаются и многие социологи. Однако кажется, что оно не могло не влиять в эпоху, когда монастырям принадлежала треть земли, многие из них имели крепкие хозяйства, крестьяне (большая часть населения России) часто совершали довольно длительные паломничества в монастыри, в том числе и для того, чтобы оставить у раки святого последние деньги, и так далее. Хотя, конечно, после петровских реформ связь русского Православия с мирской жизнью становится … менее очевидной что ли. Иными словами, существовала хозяйственная деятельность, стимулированная Православием. Вопрос в том, в каком направлении стимулировало Православие эти хозяйственные действия. Но, конечно, я понимал, что православное отношение к хозяйственной деятельности отличается от протестантского (с точки зрения протестантизма успешное хозяйствование – залог спасения). Вот мне и захотелось понять, какой смысл видят православные люди в хозяйственной деятельности. Причем именно как видят те, кто ей занимается, а не как трактуют этот смысл сторонние наблюдатели или исследователи-теоретики (мы часто приписываем другим наши смыслы). Попытаться понять это можно было только изнутри, хоть немного пожив в монастырях, поучаствовав в их деятельности. Как ни сильно искажена современная православная жизнь по сравнению, допустим, с XVI веком, все же я надеялся, что смогу, узнав ее лучше, опровергнуть стереотипы и обосновать гипотезу о том, какую роль играла православная этика в мотивации хозяйственника (а, следовательно, экономике страны) раньше и какую может сыграть сегодня.
— Имели вы до этого хоть какое-то представление о монастырской хозяйственной деятельности? И полезно ли вообще ученому знание предмета до начала исследования?
— Не так важно, знаком ли ученый с предметом заранее, главное – добросовестность и профессионализм. Если тема совсем не знакома, лучше не спешить с выводами — их надо делать на значительном материале. Думаю, что в социальных науках квалифицированное исследование часто начинается с личной проблемы. В этом смысле мой пример — не исключение. Но сказать, что тема была мне знакома, не могу.
— С какого монастыря вы начали свое исследование?
— С Соловецкого. Просто потому, что я на младших курсах ездил туда в паломничество. Начиная с четвертого курса несколько раз побывал там для ознакомления с хозяйственной деятельностью. Но это были предварительные краткосрочные поездки. А в аспирантуре стал ездить в монастыри целенаправленно, собирая материал для диссертации. Объездил 8 монастырей: 6 – в Сибири и на Дальнем Востоке, а также Соловецкий монастырь и Курскую Коренную пустынь. Жил там по 7-10 дней, выполнял различные послушания: пас коров, убирал хозяйственный двор, чистил рыбу. Например, на Байкале, дали мне 30-килограммовый мешок омуля с утра – до семи вечера чистил с перерывом на часовой обед. За это время один раз меня навестил эконом монастыря. И мы поговорили минут двадцать о молитве, страхе и спасении. В принципе, так проходит жизнь всех трудников монастырей. Когда работают не поодиночке, общаются больше.
В одном монастыре жил чуть подольше, дней 10, там поработал помощником плотника. Сам попросился. В некоторых монастырях новичку без вопросов дают тяжелое послушание, но в некоторых спрашивают, есть ли у него рабочая специальность, профессиональные навыки. Я особых навыков не имел, но мог в том монастыре выбрать послушание – вот и попросился к плотнику.
— Как вас принимали в монастырях: радушно или сурово? Какое сложилось впечатление о наместниках?
— Разное. Например, в одном монастыре встретили приветливо – человек с дороги. На трапезе я немного отравился и первый день отлеживался. Когда я на следующий день подошел к наместнику и спросил, что нужно делать, он мне сурово сказал: «Ты еще не на послушании? Ты сюда приехал душу спасать или харчевать?». Отвел меня к мирянину Василию, восстанавливавшему стену братского корпуса: «Василий, вот тебе на послушание. Найди ему работу. Чем тебе помочь?» «Да чем же? Я сам управлюсь», – ответил Василий. «Все равно. Пусть хоть подметает», – отрезал наместник. Мы работали с Василием до обеда. Когда я подмел и разобрал кучу у гаража, спросил его, что делать дальше. «Ну, Иван, сам посмотри. Делай все так, как будто это твой дом. Что недоделано – то делай. Собака наскребла – подмети, отваливается – приделай. Дело за дело, глядишь – и день прошел», – говорил он.
Наместник всю неделю держал меня в ежовых рукавицах. На побелку и на покраску в дождь гонял! Прихожу к нему, говорю: дождь, побелка смоется. А он отвечает: «Ничего подобного, козырек защитит стену от дождя. Иди бели. Бес тебя ленью, а ты его кистью». И со всеми трудниками он разговаривал так, как будто не он должен быть им благодарен за то, что они бесплатно работают в монастыре, а они ему за то, что у них теперь есть место, где они могут душу спасать. Как-то на обеде при всех отчитал одну бабку – ей было велено попросить на рыбзаводе рыбы для монастыря. Отчитал за то, что она попросила от своего имени (сказала на заводе: я такая-то Валентина, не поможете, может есть какие остатки рыбы для монастыря), а не от его. А когда она в ответ вскипела, жестко осадил: «Смирения в тебе нет, делаешь все по своей воле; с виду благочестивые, а чуть ковырнуть – из тебя и полезет».
А в последний день наместник вышел меня проводить за стены монастыря, и у меня чуть крыша не поехала – так по-доброму он прощался со мной. Я не удержался и спросил его, почему такая перемена. Он мне объяснил: «Ты приехал расслабленный – могу делать, могу не делать. В монастыре нужно было тебя собрать. Часто думают – либо любовь, либо дисциплина. Но так не бывает. Без дисциплины человек в нужный момент просто не сможет встать – какая уж там любовь или добро. Нам поначалу нужно себя понуждать на все. В монастыре все еще сложнее. Здесь брань сильнее. Монастырь держится только волей наместника – не буду я там собирать, он рухнет. А здесь я тебе не командир». Так было понятнее, но принять это как нормальный ход вещей я не мог еще долго.
В другом монастыре наместник тоже сурово обращался и с трудниками, и с насельниками. Там как раз перед моим приездом один послушник украл крестики на большую сумму и сбежал. Все были на взводе. И вот за трапезой сделал он одному монаху резкое и внушительное поучение. Видимо, не в первый раз, и монах сорвался, накричал в ответ. Наместник жестко сказал: «Сажаю тебя на хлеб и компот. А чтоб ты не думал, что к тебе придираются, я тоже буду сидеть на хлебе и компоте». И два дня они, действительно, вместе просидели на хлебе и компоте.
— А сталкивались вы с такими послушаниями для смирения, как, например, сажать морковку корнями вверх?
— Таких крайностей я не видел. Нет у людей времени. Если у наместника два монаха и полтора паломника, он думает о том, как обители выжить, а не как лучше смирить братию. Сама жизнь там смиряет. Допустим, один монастырь восстанавливается на месте бывшего морского клуба. Чтобы разгрести оставшуюся свалку, нужно столько смирения!
Другое дело, что трудники, читающие жития святых и патерики, общающиеся с монахами, иногда воспринимают свои послушания как морковку корнями вверх. Например, при мне один печку штукатурил, к нему другой подошел и спросил, зачем он штукатурит по сырому – отвалится же. А тот руками развел: «Ну что. Корнями вверх…». На вопрос же, что будет делать потом, ответил: «Печку положу, а там куда скажут».
«Корнями вверх» – его понимание выполняемого послушания. Может быть, со стороны это, как и побелка под дождем, действительно кажется бессмысленной работой, но я все же думаю, что большинство наместников дает такие послушания не из духоносных соображений, а из хозяйственной необходимости (необходимо много сделать в кратчайший срок). А то, что трудник руководствуется духоносной нормой, определенным образом помогает ему выполнить послушание. Мне это видится так.
В одном монастыре я по послушанию пас коров. Как-то зарядил дождь, явно надолго, и через полчаса я, промокший до нитки, обратился к эконому монастыря с просьбой загнать коров в стойло и самому переждать дождь под крышей. В ответ услышал: «Для них сейчас самое время — овода не мучают. Что, у тебя одежды нет?». Я продолжил пасти. Хотел эконом смирить меня? Наверное, он все-таки думал о коровах и хозяйстве. Через час я с дождем смирился и спокойно мок. Еще через два дождь кончился. После проживания подобных ситуаций, появляется ощущение: ты не знаешь, что ты можешь, что нет. И в каждой следующей ситуации уже легче идешь на что-то неизвестное, страшное или невозможное, смиряясь с ним как данным тебе к исправлению, созиданию или чему-то еще.
