Врачи бывают «от Бога», врачи бывают «ну, с Богом» и врачи бывают «не дай Бог». Нет, нет, не подумайте, я ни на что не намекаю. Я своего хирурга по-прежнему люблю, я просто на ночь немного философствую.
14 ноября
Первая половина дня пролетела в хлопотах. Надю увезли в операционную еще в восемь утра, а я уселась за ноутбук. У меня сегодня сдача журнала в типографию. На работе о своей болезни я не говорила, и начальство искренне считает, что я легла в больницу на лапароскопическое удаление желчного. Конечно, те, с кем мы работаем в одном офисе, давно уже все поняли и без лишних расспросов и моих объяснений, но руководство к нам заезжает редко, и мои плохое самочувствие, облысение и парик остались без их вышестоящего внимания.
Почему я не назвала свое заболевание? Наверное, побоялась остаться без работы. Слишком много рассказов вокруг о том, как наше общество не приемлет раковых больных. Да, да, конечно, на протяжении всего последнего года мне постоянно выписывали больничные. Но что такое больничный? На деньги от больничного, давайте будем реалистами, в современном мире не проживешь. Больничные эти до сих пор хранятся у меня как памятные бумаги, ни один из них в бухгалтерию я так и не сдала.
Впрочем, буду честной, то, что я все эти долгие месяцы работала, мне очень помогло. И дело не только в материальной составляющей. Работа меня отвлекала. Чем больше было обязанностей, тем меньше времени на жалобы и стоны и меньше мыслей о болячке. Впрочем, что это я о грустном. Мне сегодня раскисать нельзя, силы еще понадобятся, после Нади и меня оперировать будут.
А Надю продержали в операционной больше пяти часов. Легонькое хирургическое вмешательство превратилось в тяжелое. Наркоз ей вводили дважды, потому что вместо одной предполагаемой опухоли обнаружили две и, перестроившись по ходу операции, удалили всю грудь. Мастэктомия вместо обещанной резекции. И уже в палате, ухватив меня за руку, в момент, когда я поправляла ей подушку, Надя отрешенно спросила: «Так, значит, все гораздо серьезнее? И сколько же мне тогда всего жить осталось?» «Много», – ответила я и пошла вскарабкиваться на высокую каталку. За мной приехали медсестры, меня тоже повезут по врачам.
В операционной холодно, светло и страшно и, кажется, мой хирург поменял очки. Хотела что-то пошутить насчет его нового имиджа, но не успела, он уже начал чертить на мне маркером полосы, крестики и круги. «Волнуетесь?» – спрашивает. Бурчу: «Странный вы, Константин Юрьевич, конечно, волнуюсь, я же не идиотка». «Не идиотка», – соглашается он. И мне как то становится уютнее. Начинаю верить, что все будет хорошо.
Кажется, он во мне увидел не просто кусок мяса, а начал воспринимать как личность, а значит, действительно, захочет постараться. Мои руки уже привязаны к столу, и анестезиолог начинает надо мною колдовать. Спать! Совершенно точно помню, что заснула уже в тот момент, когда отсчет, начатый с десяти, дошел до семи.
Впрочем, самое важное я успела с моим хирургом до операции еще раз проговорить. Мы снова повторили ту формулу, что совместно твердили все последние недели. Доктор постарается мне грудь сохранить. И именно об этом своем желании, я несмотря на предостережения заведующего отделением подписала соответствующую бумагу. Но устный разговор шел и о другом. Если доктор, сделав разрезы, поймет, что удаление необходимо, он грудь удалит. Наверное, мне могут многие сказать, что я слишком доверилась врачу. И я не буду спорить. Да.
После всего многочисленного, что со мной за мою жизнь успели проделать наши медики, я к людям в белых халатах плохо отношусь. О чем и повторяю постоянно и неустанно. Но именно этот хирург мою веру в профессию восстановил. Мы и в этом с Наташей из соседней палаты во мнении сошлись.
«Он очень старательный, ему нравится работать, – почти хором говорили мы с ней, обсуждая нашего общего лечащего врача, – он готов по несколько раз все перепроверить, прежде чем решить. И в обыденной жизни, эта его ответственность, скорее всего, иногда перерастает в занудство». «В общем, ботан он», – подвела итог нашего тогдашнего разговора Наташа, еще раз продемонстрировав, что работает она директором школы. «Перфекционист», – уточнила я как профессиональный журналист. И снова хором мы с ней произнесли: «Но я это в хорошем смысле слова имею в виду». Ах, да! О чем это я? О том, что не каждому врачу надо доверять. А я, даже и с этим моим доктором, свои анализы сначала всегда читаю сама.
15 ноября
Вчерашний вечер прошел, как в тумане. Помню, что после операции успела рукой свое тело проверить и убедиться в наличии груди под пластырями и повязкой. Точно знаю, что звонила родным, чтобы сообщить, что вышла из наркоза и что жива. А потом было лишь одно желание, спать. И так до самой темноты я и проспала. А потом мы с Надей выпили чай и снова, теперь уже на всю ночь, улеглись по своим кроватям.
А сегодня с утра доктор улыбался. И я понимала, что все хорошо. «Первую перевязку сделаем через два дня», – сказал он, осмотрев меня, и убежал к другим больным. А у меня даже лысина от радости взмокла. И в таком возбужденном состоянии мы и пошли всей нашей дружной толпой на завтрак.
День прошел в экспериментах. Говорят, у всех так первые часы после операции складываются, когда человек только начинает ощущать заново мир и методом проб и ошибок познает, какие функции организм уже может выполнять, а от каких пока предостерегает предупредительной болью.
Нам с Надей повезло, у нее не работает левая рука, у меня правая. А вместе мы можем действовать как один вполне здоровый человек. И только к вечеру мое настроение ухудшилось. Осмелев, я осмотрела грудь более внимательно и поняла, что под пластырями, там, где у всякого нормального человека должен находиться сосок, я прощупываю ровное место. Так без соска я и легла в тот день спать.
И даже «Звездные войны», которые мы с Надей посмотрели на моем ноутбуке, не смогли мне улучшить настроения. В общем, как сказала нам сегодня Тамара, зайдя попрощаться перед выпиской: врачи бывают «от Бога», врачи бывают «ну, с Богом» и врачи бывают «не дай Бог». Нет, нет, не подумайте, я ни на что не намекаю, я своего хирурга по-прежнему люблю, я просто на ночь немного философствую.
16 ноября
Аня лежит в отделении уже два месяца. Ане сорок два и она красивая. А еще Ане сделали операции сразу на обе груди, потому что у нее индекс ki 67 такой же высокий как у Анджелины Джоли.
Опухоль у Ани была только в одной груди, и размер ее не превышал сантиметра в диаметре, но вероятность быстрого развития рака оказалась очень высока. Впрочем, там учитывался не только этот, известный всем с подачи голливудской звезды индекс. На диагностирование повлияли еще и другие факторы.
В нашей стране, хотя индекс ki 67 и проверяют при проведении гистологии, но решающим он не является. Но все остальные умные слова из диагноза я даже не буду здесь пытаться воспроизвести. Ведь, в конце концов, я изначально решила, что пишу не научный трактат, а дневник пациента. Так что и продолжу только об ощущениях, о восприятии, об эмоциях и о моих подругах по лечению. Итак, про Аню.
Оперировали ее сразу в четыре руки, двумя хирургическими бригадами, наш с Наташей любимый доктор и кокетливый Василь Петрович. И сделали такую же тонкую операцию, как американские специалисты и у Джоли. Надрезали кожу, вынули жировую ткань, вставили импланты, зашили. С единственной разницей, что Ане эту операцию сделали в государственном медицинском центре, для нее фактически бесплатно, по полису обязательного медицинского страхования. Вот и говорите мне потом, что в России медицина отсталая. Все та же медицина, все те же, как и во всем мире, талантливые или не талантливые врачи. И, как и везде, излечение больного во многом зависит от человеческого фактора.
У Ани теперь красивая грудь. Конечно, в первые дни после операции она плакала от боли. И рассказывает, что в одну из начальных перевязок даже умудрилась нашего хирурга от себя оттолкнуть. Инстинкт, знаете ли, сработал, настолько было нестерпимо больно от каждого прикосновения. А сейчас она уже только подсмеивается при осмотрах: «Ну, что вы из меня какую-то куклу силиконовую сделали? Неестественно же так, слишком идеально». «Зато красиво», – посмеиваются в ответ врачи. И Аня честно соглашается: «Красиво».
И только врач УЗИ ругается, что слишком сильно Ане кожу растянули. Потому что до операции был у Ани второй размер груди, а теперь полноценный третий. «Любимый размер доктора что ли? – ворчит этот специалист при очередном плановом осмотре, – почему больше естественного импланты покупали?» И Аня сначала серьезно пыталась пояснять, что имплантов нужного производителя и нужного размера в то время в городе в магазинах просто не было, а потом она уже поняла, что врач каждый раз просто шутит и пытается ее развеселить. Потому что Аню в отделении любят. Аня стойко переносит все тяготы лечения. И, в отличие от Анджелины Джоли, у Ани впереди еще несколько курсов химиотерапии.
