В центре Серпухова на улице Чехова у нарядного старинного особняка стоит скульптура, изображающая немолодую уже, серьезную и строгую женщину в костюме конца XIX века. На плите у памятника – цитата: «По мере сил быть полезной не только моей многочисленной семье, но и чужим, окружающим нас бедным трудящимся людям…». Женщина запечатлена в движении, в руке книга, лицо выдает сильный характер – ни дать ни взять бизнес-леди: всегда занятая, умная, жесткая, волевая, справедливая. Так и есть. Памятник этот посвящен известной серпуховской предпринимательнице, купчихе и фабрикантше Анне Васильевне Мараевой, а розовый особняк за ее спиной – ее собственный дом и Серпуховский историко-художественный музей, созданный на основе уникальной коллекции, которую собрала и сохранила Анна Васильевна.
Отстоять капитал
Бизнес-леди в России XIX века – явление не то чтобы уникальное, российское законодательство уже тогда позволяло женщине владеть собственностью, наследовать капиталы и открывать свое дело. Однако образование и воспитание дочерей в купеческой среде готовили их к роли хранительницы семейного очага, а никак не продолжательниц семейного дела. Деловой мир оставался миром исключительно мужским, и каждой женщине, волею судьбы попавшей в него, приходилось день за днем отстаивать свое право производить и торговать наравне с мужчинами.
Так случилось и с Анной Васильевной – дочерью медынских крестьян, вдовой купца первой гильдии Мефодия Мараева. В ее жизни не было даже начальной школы. Однако еще в детстве Анны ее родители перешли из Православной Церкви в старообрядческую, где всегда высоко ценилась грамотность, в том числе и для девочек.
И родители Анны, и ее муж принадлежали к беспоповскому Старопоморскому (Федосеевскому) согласию старой веры, так что свадьба их не была освящена обрядом венчания – позже этот факт испортит Анне немало крови. В браке родилось восемь детей – поровну сыновей и дочек.
По смерти своего отца муж Анны унаследовал немалое состояние, но спустя год умер и сам. Вдове на тот момент было 37 лет, старшим детям – не более 13. Унаследовав активы супруга, Анна Мараева в 1884 году была записана серпуховской купчихой I гильдии.
Большинство женщин на месте Анны Васильевны постарались бы найти управляющего – доверенного человека, который заменил бы мужчину-хозяина, и ждать, покуда не подрастут сыновья. И многие из этих женщин были бы ушлым управляющим обобраны. Анна Васильевна выбрала менее простой способ – взвалила все хлопоты на себя.
А хлопот хватало: бумаготкацкая фабрика, ситценабивное производство, крупные земельные участки, два дома в Москве – все требовало присмотра. Восемь детей тоже никуда не делись, им по-прежнему была нужна мать, а дому – хозяйка.
Полученным наследством надо было не только управлять – сначала его требовалось отстоять.
На солидный капитал позарился двоюродный брат покойного мужа Анны Васильевны. Он подал в суд, чтобы доказать незаконность наследования Мараевой покойному супругу – ведь венчаны они не были, и по законам Российской Империи, официальными супругами не считались. Хватка у родственника была бульдожьей, но и Анна Васильевна оказалась не из тех, кто отдаст свое без боя.
Судебные разбирательства длились десять лет, поднимаясь все выше по инстанциям, так что в конце концов дело дошло до Сената. И в 1893 году Сенат отклонил требования родственника, признав законными наследниками имущества Мараевых Анну Васильевну и ее детей.
Хранительница древностей
Еще при жизни Мефодия Мараева и его отца в семье начали собирать памятные вещи, относящиеся к традиционной духовной культуре. Старообрядцы – люди книжные, и собрания религиозных книг и икон в таких семьях не редкость.
Мараевы же, кажется, вообще тяготели ко всему старинному. В дом приобретались вековой, а то и двухвековой давности мебель и посуда, образцы старинного русского шитья и традиционного костюма, предметы древнерусской утвари.
В собрании икон имелись так называемые софийские таблетки (небольшие двусторонние иконы) конца XV века, византийское распятие XIV века, двустворчатый складень начала XVII века (по преданию, основой для него послужила доска от гроба святителя Петра, митрополита Московского), немало других икон старинного письма.
Главной реликвией Мараевых был «Пустозерский сборник» – рукописная книга, содержавшая «Жития протопопа Аввакума и инока Епифания, его духовного отца». Причем, речь не о позднейшем списке – это был бережно хранимый оригинал, собственноручно написанный Аввакумом и Епифанием в 1675 году в Пустозерске, где они находились в заключении.
Анна Васильевна не была ни страстным коллекционером, ни собирательницей диковин. По воспоминаниям, она была искренним и крепким в вере человеком, ее собрание создавалось не из любви к искусству или даже истории – это была часть ее веры, ее взглядов, ее образа мыслей. Сама она, судя по всему, жила в строгом соответствии с верой, которую исповедовала, чуждалась праздности, бездумных развлечений, сомнительных знакомств.
Тем удивительнее было наличие в собственности Анны Мараевой значительной коллекции европейской живописи и графики XVII–XVIII веков. Эти светские работы западных мастеров никак не соответствовали вкусам и взглядам владелицы.
Но дело в том, что вся эта коллекция – более 370 единиц – была приобретена Анной Мараевой одномоментно и, как говорится, по случаю. Она принадлежала известному коллекционеру Юрию Мерлину, оценивалась в 300 тысяч рублей, но Анне Мараевой досталась в 1883 году всего за 50 тысяч.
По слухам, доказательств которым найти не удалось, это приобретение было ничем иным, как замаскированной взяткой. По времени покупка совпадает с решением Сената в пользу Мараевой и ее детей, а Мерлин был человеком, чьи связи вполне могли помочь купчихе окончательно выиграть дело и прекратить многолетнюю тяжбу, отнимавшую столько времени, нервов и сил. Дела Мерлина о ту пору были уже расстроены, и продажа части коллекции очень его выручила.
Богобоязненная федосеевка развесила по комнатам дома небольшую часть выкупленных картин – все больше натюрморты да пейзажи. Прочие же сомнительные, а то и откровенно фривольные сцены были сосланы в кладовую с глаз долой, где пролежали, свернутые в рулон, до самой революции.
Сегодняшние искусствоведы иной раз отмечают, что Мараева сама не знала истинной ценности хранящихся у нее работ, вообще мало понимала в искусстве, так что называть ее коллекционером было бы в корне неверно. И в контексте собрания европейской живописи так оно, очевидно, и есть. Но как бы то ни было, Анна Васильевна не распродала мерлинскую коллекцию даже в трудные годы, сберегла, сохранила, и именно благодаря ей Серпухов обладает сегодня уникальной для русской провинции коллекцией западного искусства.
Довольно долго в семье и в делах Мараевых все шло хорошо. Мараевские ситцы пользовались большим спросом, особенно в Поволжье и Средней Азии. Оптовая торговля велась на Урюпинской и Нижегородской ярмарках.
Отстояв наследство, Анна Васильевна приняла решение расширить небольшой домик в Серпухове, выстроенный близ фабрики. В 1895-1896 годах по ее заказу на улице Фабричной (той, что теперь носит имя Чехова) к старому дому было пристроено парадное крыло по проекту архитектора Р. Клейна. В этом здании семья Мараевых прожила двадцать лет.
В те годы на мараевских предприятиях работало более 800 человек, а после число работников перевалило далеко за тысячу. Для работы и проживания работников были отстроены кирпичные здания, для фабричных завели собственную больничку и держали фельдшера. Как показывают сохранившиеся документы и воспоминания, на предприятиях Мараевой хорошо платили, предоставляли льготные ссуды на строительство и покупку жилья, дарили работникам подарки. Многих сотрудников Анна Васильевна знала лично.
Даже в самые беспокойные годы на фабриках «железной купчихи» не было ни забастовок, ни стачек. Каждая сторона – работники и работодатели – честно выполняла свои обязательства, а общая вера, к которой принадлежали и хозяева и значительная часть работников, объединяла не хуже коллективного договора.
В 1906 году в дом Мараевых пришла беда. Молодая незамужняя дочь Анфиса погибла из-за несчастного случая. Отгоревав и оплакав потерю, Анна Васильевна все немалое приданое, приготовленное для дочери, пожертвовала на строительство старообрядческой церкви Покрова. Только перед этим, в 1905 году, в России были сняты запреты, ограничивающие большую часть согласий старой веры в строительстве храмов с колокольнями и куполами, издательстве религиозной литературы, проведении крестных ходов и пр.
Церковь Покрова Пресвятой Богородицы из красного кирпича была построена тут же, на Фабричной, рядом с домом Мараевой и ее фабрикой, архитектором стал Мечислав Пиотрович. Своей архитектурой Покровский храм напоминает храмы Преображенского старообрядческого кладбища в Москве. Не удивительно: Анна Мараева, как и ее покойный муж, до конца жизни оставалась прихожанкой московского Преображенского прихода.
Строительство и отделка Покровского храма были завершены в 1912 году, и с тех пор церковь не претерпела заметных изменений: сохранились полы из метлахской плитки, иконостасы и киоты из резного дуба, даже старинная фурнитура оконных рам по-прежнему на своем месте.
Мараева передала старообрядческой Федосеевской общине Серпухова немало средств от продажи мараевских ситцев. Общинной моленной она пожертвовала значительную часть собранных допетровских духовных книг, икон дониконовского письма, старинной церковной утвари.
Конец эпохи
Когда сыновья повзрослели и, что называется, вошли в силу, Иван, Василий и Константин вместе с матерью стали соучредителями паевого «Товарищества мануфактур А.В. Мараевой в Серпухове».
Дела уже шли хуже. Усилилась конкуренция, все труднее стало отбивать производственные кредиты. По некоторым данным, Мараевы задолжали более двухсот тысяч рублей.
В конечном итоге очередной кризис преодолеть не удалось, и в 1913 году пришлось закрыть бумаготкацкую фабрику. Красильное и ситценабивное производства еще работали какое-то время на старых запасах тканей.
Но тут подоспела Первая Мировая. Мужчин забирали на фронт, их места занимали женщины. Сводить концы с концами становилось все труднее.
Тем не менее Анна Васильевна продолжала финансировать богоугодные дела. В 1915 году, когда в Россию шел непрерывный поток раненых, она на собственные средства открыла в Серпухове госпиталь на сто коек, где в качестве сестер милосердия работали ее дочери Ольга и Анна, внучки Екатерина и Вера.
Музей
После революции оставшиеся предприятия Мараевых, дома в Москве и серпуховская усадьба были национализированы. В 1918-1920 годах комнаты особняка на Фабричной улице занимали Ставка главного командования Красной Армии и штаб Южного фронта. А в личном кабинете серпуховской «железной леди» несколько месяцев прожил Сталин. Хозяйка дома (теперь уже в статусе «бывшей») занимала теперь только одну из комнат.
Только в середине 1920 года Наркомпросом была выдана охранная грамота на «редкую коллекцию картин, бронзы, мрамора, старинной мебели и других предметов художественно-исторического значения», а также и на «молельню с ценным собранием старинных икон».
С людьми, захватившими ее дом, Анна Васильевна предпочитала не общаться, но одному молодому человеку удалось найти с суровой фабрикантшей общий язык. Это был художник Александр Бузовкин – знаток и собиратель русского искусства. Ему Анна Васильевна открыла тайну мерлиновской коллекции.
Вместе с другим специалистом, Николаем Россетом, Бузовкин разобрал, оценил и описал сохраненные холсты, положив начало будущему серпуховскому музею. Вскоре стараниями Бузовкина и Россета в особняк на Фабричной стали поступать работы русских художников XIX – начала XX века, изъятые у других «бывших» в усадьбах Москвы и Подмосковья, документы и ценные предметы из закрытых монастырей. Коллекция стала расширяться и полниться.
А Анну Васильевну из дома попросту выставили. Последние годы жизни она прожила в чужих людях, у бывших лесоторговцев Шибаевых, где и умерла в 1928 году. Еще при ее жизни представители федосеевской общины попросили передать им иконы из собрания Мараевых.
Были вызваны эксперты отдела по делам музеев Главнауки Наркомпроса. Они провели ревизию и разделили все собрание икон на три категории. Самые ценные отправились в Государственный музейный фонд, те, что попроще, остались для нового серпуховского музея, остальные были переданы общине.
Последняя память
Анны Мараевой не стало в 1928 году. Рассказывали, что бывшие мараевские фабричные как один пришли проводить бывшую работодательницу в последний путь и на руках донесли ее гроб до кладбища. Однако по другим данным, она скончалась в Москве и была похоронена в фамильном склепе на Преображенском кладбище.
Дочь Анны Васильевна Анна сохранила несколько икон из родительской молельни – позже они были приобретены художником Павлом Кориным, и сегодня эти иконы хранятся в московском музее-квартире художника. В конце ХХ века потомки Анны Васильевны передали в Серпуховский музей и некоторые ее личные вещи – старообрядческие четки-лестовки, старинные тканые пояса, предметы одежды.
А что же случилось с самым ценным экземпляром, принадлежавшим Мараевым, с «Пустозерским сборником»?
Он всплыл во второй половине 1960-х годов, но уже как «Пустозерский сборник» Заволоко». Иван Заволоко – знаток и коллекционер древнерусских рукописей, открывший для науки немало памятников древней русской письменности – в то время провел несколько лет в поездках, охотясь за новыми – старыми! – книгами, еще не описанными в научной литературе. Г.В. Маркелов приводит в статье выдержку из письма Заволоко, датированного ноябрем 1967 года.
«В результате моих поездок <…> у меня собралось свыше 40 рукописей. Есть довольно редкие: Октай XV в., Лицевое поморское Евангелие, Поморский сборник с автографами всех выдающихся деятелей Выгореции. Но самое главное это то, что я нашел автограф Жития Аввакума, еще до сих пор неизвестный науке, редакцию В! Не список – а автограф. Смотрите приложенные при письме мои фотоснимки… Пока о ней знают только мои близкие знакомые. Несмотря на предложение приобрести рукопись для Гребенщиковской общины, я решил твердо – рукопись должна послужить науке».
Рукопись науке послужила, Заволоко передал ее в дар Древлехранилищу Пушкинского Дома. Но как сборник попал к нему самому?
По разным данным, Заволоко получил ее не то от Преображенской старообрядческой общины в Москве, не то от общины Покровской старообрядческой церкви в Серпухове. Оба эти возможных источника так или иначе связаны с семьей Мараевых, а в Православной энциклопедии прямо говорится, что рукопись сохранялась дочерью Мараевой, Ольгой.
Арестованная в 1932 году, Ольга Мефодиевна отбывала заключение на Соловках, а последние годы своей жизни провела в родном городе. Эти годы она прожила все на той же Фабричной улице при Покровском храме, который когда-то – в далекой и, кажется, уже нереальной жизни – построила ее мать.
