Карьера подгорничной
Анастасия Вяльцева с молодых лет привыкла к каждодневному труду. Родилась она в 1871 году в бедняцкой слободе Алтухово Орловской губернии, и даже там ее семья считалась очень небогатой. Когда же скончался отец, денег вовсе не стало, и семья переехала в Киев, там хотя бы как-то можно было перебиться.
В качестве транспортного средства выбрали плот, который сами же и сколотили. Не романтики ради, просто не было денег на поезд.
В Киеве мать устроилась прачкой, а дочку с восьми лет пристроила в мастерскую дамского платья, так называемой ученицей. То есть постоянно что-то чистить, мыть, скрести, бегать в ближайшую лавку и с утра до вечера принимать шлепки и оплеухи. Максимум, что доверяли «ученице» – подавать портнихам разогретые утюги.
Неплохая, в общем, школа – выносливости, выживания и постоянной готовности вырвать из недобрых лап судьбы лучший билет, как только он в этих лапах появится.
В роли судьбы вновь выступила мать – устроила одиннадцатилетнюю Настю подгорничной в одну из гостиниц. Все то же подай-принеси, но только на людях и при чаевых – гостиница располагалась на Крещатике.
А спустя два года Настя, убирающая комнату и что-то напевающая, неожиданно попалась на глаза одной опереточной приме. Та растрогалась: «да у тебя есть голос, да тебе нужно учиться петь».
На следующий день Настя отправилась в театр, к антрепренеру С.Ленчевскому, который, поразмыслив, принял ее в труппу. Сегодня он известен только благодаря этому пятиминутному эпизоду своей биографии.
Взлет был одновременно плавным и стремительным, как будто по параболе. Танцовщица в балетной труппе Ленчевского, певица в его же вокальной труппе, хористка в Киевской опереточной антрепризе, сначала статистка, а затем артистка на вторые роли в нескольких балетных труппах.
Мелкие столичные театрики, столичный же Малый театр, роль молодой цыганки Кати в обозрении «Цыганские песни в лицах», выступление с веселой песенкой.
В этот момент парабола, наконец, разворачивается и устремляется вверх. Анастасию Дмитриевну заметила пресса, у нее появляются собственные поклонники, артистический Петербург обсуждает тайну «вяльцевской улыбки».
Вяльцева же, как мы помним, трудяга, вместо того, чтобы купаться в лучах неожиданной славы, она берет уроки пения, при этом выбирает лучших педагогов, какое-то время проводит в Италии, где, опять таки, проводит время с учителями, а не с модной молодежью.
И в 1897 году – Москва, сад «Эрмитаж», первый сольный концерт. В том, что в России зажглась новая звезда, теперь уже никто не сомневается.
Щедрость «несравненной»
Выступления, записи на граммофонные пластинки, непродолжительные участия в престижных антрепризах. Море прессы, обсуждающей «странный наркотический аромат ее голоса». Кто-то придумывает красивую легенду о ее происхождении, она особо не противится.
Теперь Анастасия Вяльцева – не провинциальная крестьянка, а незаконнорожденная дочь какого-то вельможи, отданная на воспитание в крестьянскую семью.
Расценки на концерты достигают фантастических высот, сопоставимы разве что с шаляпинскими. Многочисленные долгие гастроли – до сорока в год – ради которых куплен и прекрасно оборудован собственный железнодорожный вагон.
Какой-то невероятный, немыслимый бытовой антураж – дорожки, усыпанные цветами, гримуборные, украшенные пальмами и белыми лилиями. Все лишнее, ненужное, но как раз эти мелочи лучше всего свидетельствовали о жизненном успехе исполнительницы.
Разумеется, множество слухов, в том числе запущенных газетами. Писали, например, что когда братья Елисеевы строили свой магазин на Невском, они велели архитектору устроить специальный зал для выступлений Вяльцевой – и больше никого. А может, это был не слух. Из двадцать первого столетия, увы, уже не видно.
Современники звали ее «королевой романса» и «белой цыганкой».
Художник Илья Репин восхищался: «Вот что значит истинный талант! Вот где душа гения, озаренная божественным отражением!» А силач Иван Поддубный говорил: «В России есть три знаменитости: я, Горький и Вяльцева».
Красивый роман с Василием Бискупским – дворянином и блестящим офицером. Когда Василия Викторовича ранило на войне, Анастасия Вяльцева бросила все и рванулась на фронт, за любимым. На собственные деньги обустроила там санитарный поезд, сама стала сестрой милосердия и ухаживала в этом поезде не только за Бискупским, но и за другими ранеными.
Они долго не могли пожениться – браки между офицерами и «певичками» были категорически запрещены. Анастасия Дмитриевна добилась личного разрешения Николая Второго, и это, разумеется, тоже обсуждалось.
А еще была благотворительность – так же, как и все, за что она бралась, сверх меры, через край.
В те времена благотворительностью занимались все, кто был более или менее при деньгах, иначе просто неприлично. Не была исключением и Вяльцева. Разве что список ее жертвований не сводился к дежурным подачкам в ближайшую церковь «на новый иконостас».
Во-первых, в семье Вяльцевой жили воспитанники – девочка и мальчик (мальчика, кстати, подбросили на одном из концертов, в огромной корзине с цветами).
Во-вторых, не счесть других детей, которым она просто помогала материально. В-третьих, постоянные концерты в пользу харьковского Ольгинского приюта и столичного приюта «Ясли».
В-четвертых, родной брат Ананий, постоянно помогающий «Обществу попечения о бесприютных детях имени княжны Марии Николаевны» тоже результат ее воспитания.
В-пятых, в-шестых, в-седьмых. На своей родине, в Алтухове певица обустроила приют для рожениц. В Виленской губернии восстановила две полностью сгоревшие деревни.
Благотворительный концерт «в пользу детей рабочего люда». На улучшение материального положения Тверского округа. Для улучшения материального положения учеников, окончивших городские начальные училища. Для улучшения работы женских медицинских курсов. В пользу театральной труппы царицынского сада «Конкордия».
Что ей эта «Конкордия»? Видимо, сильно упрашивали, не могла отказать.
В 1904 году сенсацией стало ее гастрольное турне по Дальнему Востоку. Цены на билеты, по словам Василия Немировича-Данченко, брата знаменитого режиссера, были «шаляпинскими». Однако публика, что называется, валила валом.
Вот что писал «Харбинский вестник»: «Концерт А.Д.Вяльцевой в субботу в театре Арнольдова привлек массу публики, несмотря на непролазную грязь на пристани. Извозчики из Нового Харбина довозили пассажиров только до начала китайского базара и дома, где была гостиница Бристоль; после чего публика при лунном освещении должна была пешком пробираться до городского сада».
А вот и газетный отчет о выступлении Вяльцевой: «Зал трещит от публики. «Негде яблоку упасть». Взвился занавес и на эстраде появилась грациозная А.Д.Вяльцева, одетая в скромное серое платье. Ей преподнесли роскошный букет… Первому романсу, спетому артисткой заметно уставшим от дороги голосом, скептики не спешили аплодировать, то с каждой новой песней мысленное расстояние между артисткой и слушателями делалось все меньше, пока, наконец, публика не отдалась всецело обаянию этого прекрасного голоса, чарующего своей выразительностью.
Громы аплодисментов и полное энтузиазма bis сопровождали каждый пропетый романс. Зал был покорен артисткой».
Деньги же от этого невероятно утомительного турне пошли в пользу «увечных и семейств убитых нижних чинов пограничников».
А в 1912 году правительство вдруг отказало лейтенанту Седову в финансировании его проекта – путешествии на Северный полюс. Узнав об этом, Вяльцева вместе с Шаляпиным и Собиновым, дали несколько концертов и собрали приличную сумму, необходимую для начала подготовки. А потом к этому сбору присоединились и другие. Стало понятно, что экспедиции – быть.
Трагичный конец
В том же 1912 году Вяльцева стала сильно уставать. Врачи твердили в один голос – переутомление. Так продолжалось до тех пор, пока певица не потеряла сознание прямо на сцене, во время курской гастроли.
Газеты сообщали о плеврите, о тифе. После чего все-таки догадались провести тщательное обследование и обнаружили рак крови.
Не помогало ничего – ни модный швейцарский профессор Эндерлен, ни еще более модный столичный тибетский целитель Бадмаев. В конце концов пошли на крайность – под наблюдением доктора Плеша, специально для этого выписанного из Германии, провели прямое переливание крови. В качестве донора выступил любящий муж.
Это окончательно сгубило Вяльцеву. У них были разные группы крови, а их частичная несовместимость еще не была открыта. В полном отчаянии призвали петербургского гипнотизера Гольца, практически на руках у которого она и скончалась 5 февраля 1913 года.
В доме усопшей чуть было не рухнули деревянные перекрытия – столько народу шло прощаться. За гробом шли около 160 тысяч человек.
«Русское слово» писало: «Сегодня хоронили Вяльцеву. Петербург давно не видел столь грандиозных похорон. Туманное, хмурое зимнее утро. На сером фоне петербургского дня так странно выделяются белые цветы на гробе.
Вся Морская, весь Невский за несколько часов до выноса тела запружен народом. В толпе, идущей за гробом, слышны рыдания. Многие бросают цветы под колесницу. Толпа все растет и растет. С непокрытыми головами стоят тысячи людей».
«Раннее утро» высокомерно написало: «Что такое Вяльцева? Когда умирал Чехов, то почти никто в России не следил за ходом его болезни». Газета чуть было не растеряла всех подписчиков.
«Трудовая копейка» отчиталась перед своими подписчиками: «Вчера в московских кинотеатрах демонстрировали «Похороны А.Д.Вяльцевой». Перед зрителями на ленте были показаны «А.Д.Вяльцева в гробу», «Похоронное шествие по Невскому проспекту» и «Портрет Вяльцевой». Картина занимает 65 метров».
Когда же огласили завещание, то обнаружилось, что большая часть капитала предназначена благотворительности.
И снова трагичный конец
В это время экспедиция Георгия Седова находилась на своей первой зимовке. Рассчитывали обойтись без этого, однако зимовать пришлось.
История с полярной экспедицией казалась странной с самого начала. Дело в том, что речь не шла о приоритете восхождения на Северный полюс. Ранее там уже побывали американские исследователи Фредерик Кук и Роберт Пири. Но в 1913 году на полюс собирался Руаль Амуднсен.
Седов решил во что бы то ни стало его опередить, а заодно сделать подарок императорской семье к 300-летию царствия Дома Романовых, которое приходилось на 1913 год.
Георгий Яковлевич опубликовал журнальную статью «Как я открою Северный полюс». Эта статья вызвала множество насмешек, суть которых, в общем-то, сводилась к одной фразе: «Как Америку, Северный полюс можно открыть только один раз. Так что непонятно, о чем хлопочет Седов, поскольку Пири уже был на полюсе».
Но Седов был романтиком. Он на полюс спешил.
С легкой руки Анастасии Вяльцевой сбор средств прошел успешно. Закупили все необходимое, и 19 августа 1912 года начали загрузку на арендованную у мурманского предпринимателя «Святой великомученик Фока». Оказалось, что многое не помещается на борт.
Часть вещей пришлось оставить на пристани, в том числе такие жизненно необходимые, как примусы. Зато какие-то вещи оказались ненужными – в частности, радиостанция, с которой, как выяснилось, никто не умел обращаться.
Один из участников той экспедиции, врач П.Кушаков писал в дневнике: «Искали все время фонарей, ламп – но ничего этого не нашли. Не нашли также ни одного чайника, ни одной походной кастрюли. Седов говорит, что все это было заказано, но, по всей вероятности, не выслано…
Солонина оказывается гнилой, ее нельзя совершенно есть. Когда ее варишь, то в каютах стоит такой трупный запах, что мы должны все убегать. Треска оказалась тоже гнилой».
Еще позже выяснилось, что вместо специальных ездовых собак Седову наловили на городских улицах простых бездомных шавок.
Все это плюс погода не позволило дойти до полюса до замерзания океана – встали на зимовку. А зимовка затянулась – лед никак не уходил. У многих началась цинга – их чудом удалось отправить на материк.
К сожалению, погода продолжала зверствовать. Экспедиция приготовилась ко второй зимовке, а сам Седов с двумя товарищами все-таки двинулись в сторону полюса на собачьих упряжках.
Вскоре Седов тяжело заболел. 16 февраля 1914 года он сделал последнюю запись в своем дневнике: «Болен я адски и никуда не гожусь. Сегодня опять мне будут растирать спиртом ноги. Питаюсь только одним компотом и водой, другого ничего душа не принимает. Конечно, съел бы яичко, сметанки, жареного цыпленка, даже чашку кислой капусты. Но где все это?»
А спустя четыре дня скончался.
Товарищи Георгия Яковлевича, положили на могилу флаг, который тот хотел установить на полюсе, сделали крест из его лыж и побрели обратно. По другой версии, тело Седова скормили собакам, чтобы те могли осилить обратный путь.
В июле же 1915 года «Столичная молва» писала: «В петроградский зоологический сад доставлены остатки полярной экспедиции капитана Седова: три белых медведя, уцелевшие на палубе затертого льдом судна «Фока», четыре собаки и сани, на которых ездил капитан Седов».
* * *
В наши дни именем Седова названы архипелаг, множество улиц, мореходное училище и многое другое. Помнят и Вяльцеву. В воображении большей части современников это удачливый герой и беззаботная певица, баловни фортуны, понимавшие, с какой стороны хлеб намазан маслом. Раскрученные бренды.
Так, наверное, и должно быть. Глянцевое прошлое действительно уютнее всей этой страшной правды.
