Чайный реформатор
Алексей Семенович Губкин родился в 1816 году в Кунгуре, в семье купца-третьегильдейца. Выбор жизненного пути перед ним не стоял – в амбар, за счеты, как папаша.
Семен Иванович промышлял, как бы сказали в 1990-е, челночеством. Из Сибири в европейскую Россию он перевозил одни товары, а назад возвращался с другими.
Ни в гимназии, ни даже в училище Алексей не обучался. Главное для купца – знать грамоту и счет. Это ему кое-как объяснили. И в 24 года молодой предприниматель открывает свою фирму.
Он решил делать ставку на чай. Этот напиток еще совсем недавно был практически неизвестен в России, а тут вдруг начал стремительно входить в моду. Губкин, что называется, поймал волну.
Первое время Алексей Семенович тоже торговал по принципу челночества, видимо, впитанному сызмальства. Оба конца должны приносить прибыль, никакого холостого хода. Он открыл базу в Кяхте. Из Китая ему везли чай, а обратно, в Китай – кунгурские кожаные изделия. Этот промысел в Кунгуре был одним из основных.
Со временем логистика изменилась. Чай сделался основным товаром. А заодно Губкин, можно сказать, произвел революцию в чайной торговле.
До него чай продавали только крупным оптом, так называемыми фактурами. Притом покупатель даже точно не знал, что входит в ту или иную фактуру. Не было четкого разделения чая на сорта и, соответственно, нельзя было установить цену каждого сорта. Оптовик приобретал кота в мешке и оставался один на один с этой терра инкогнита. Если что, никакие претензии не принимались.
Губкин же первым стал продавать чай определенных сортов, определенного веса и по определенной цене. Не удивительно, что именно к нему и потянулся покупатель. А потом другие чайные торговцы стали торговать по его правилам, им просто было некуда деваться.
Поначалу Алексей Семенович возил чай только сушей, а затем принялись еще и морем, через одесский порт. Появились свои представительства на крупнейших ярмарках – Нижегородской, Ирбитской. На последней губкинский товар составлял около половины всего чайного оборота.
Писатель и предприниматель Николай Чукмалдин утверждал: «Громадная партия чая у известного торговца г. Губкина, достигшая цифры 15 000 ящиков, затеняет собою все другие партии, а характер самой продажи чая, одинаковыми для всех покупателей ценами, дает этой фирме перевес пред другими фирмами и торговцами».
Сеть чаеторговца Губкина накрыла собой всю Россию, включая Сибирь и Урал (с которых все, собственно, и начиналось). Губкина стали называть «главным гуртовщиком» России. А вот он уже сам – собственник нескольких чайных плантаций в Китае.
При этом Алексей Семенович продолжал жить в своем Кунгуре и не помышлял о переезде ни в столицу, ни вообще в европейскую часть государства. К климату он был привычный, каждый его знал и уважал, и до любого конца собственной чайной империи не надо было ехать через всю страну, фактически, он находился в ее центре.
Кунгурский меценат
Уважали Губкина не просто так. Богатых у нас обычно недолюбливают, и Алексей Семенович со своим годовым оборотом в шесть миллионов рублей запросто мог бы рассчитывать на всеобщую черную зависть и ненависть.
Еще в 24-м возрасте, только занявшись бизнесом, Губкин взял себе за правило – жертвовать с каждого заработанного рубля одну копейку на благотворительность. Всего один процент, но если дело спорится, то сумма получается вполне приличная. Тем более, этим одним процентом купец не ограничивался.
В 1877 году благотворитель тратит около миллиона на Кунгурское техническое училище. Больше того – он из года в год оплачивает все текущие расходы. Цель этого училища, как сказано в уставе, «воспитание и обучение полезным занятиям и ремеслам малолетних мужского пола всех состояний, званий и вероисповеданий».
По сути, это первое учебное учреждение такого рода на Урале.
Жертвователь не поскупился на прекрасно оборудованную химическую лабораторию, кузницу, литейню, всевозможные мастерские. Устроил паровое отопление – огромную редкость по тем временам, но очень желательную для кунгурского климата.
При училище даже больница имелась. Губкин доверял лечение своих воспитанников исключительно проверенным эскулапам.
Сам выросший неучем, Алексей Семенович с особым уважением относится к образованным людям. И охотно жертвует на всевозможные образовательные учреждения. Что, впрочем, не мешает ему делать вклады в пользу храмов. Губкин был человеком набожным, и в его техническом училище, помимо слесарных, литейных, кузнечных и прочих премудростей, преподавали также богословие.
В следующем году Губкин все в том же Кунгуре открывает Елизаветинскую рукодельную школу, она же Елизаветинский дом призрения бедных детей. Он назван так в память о дочери благотворителя Елизавете, умершей в раннем возрасте еще в 1863 году.
Для него Губкин строит каменное трехэтажное здание. Первоначальное вложение – 6000 рублей. И еще 230 000 рублей Губкин кладет в банк на специальный счет. Проценты с него идут на содержание дома призрения.
И там все устроено на широкую ногу. Присутствуют и паровое отопление, и больница. Девочек обучают домоводству, рукоделиям и кулинарии. И, разумеется, традиционным предметам – математике, русскому языку, тому же Закону Божию.
Уже в старших классах девочкам дают возможность заработать, например, шить на заказ – предпринимательская жилка Алексея Семеновича никуда не делась. И не выпускают из школы, пока девица не пошьет сама себе приличное приданое.
Те же, кто проявлял особые способности, могли продолжить обучение в женской гимназии.
Не удивительно, что Алексей Семенович постоянно выбирается на разные высокие посты. Он был и гласным думы, и мировым судьей, и бургомистром. И каждый раз все это оборачивалось только пользой для Кунгура.
Культура потребления благотворительности
А в 1882 году Александр Семенович неожиданно переехал в Москву. Причина, как он сам утверждал, заключалась в бизнесе. Якобы Москва предоставляла большие возможности.
В принципе, это так и есть. Но к тому времени Губкин достиг тех успехов, того потолка, выше которого очень сложно, практически невозможно прыгнуть. Перефразируя американского писателя Рекса Стаута, Тихий океан решил, что он недостаточно полноводен.
Видимо, дело было в другом. Губкину, в душе новатору и экспериментатору, захотелось испытать что-то еще. Пожить какой-нибудь ранее не испробованной жизнью.
Губкин приобретает на Рождественском бульваре особняк, с комфортом в нем располагается, а на следующий год неожиданно умирает. Печень и до этого давала себя знать, но он не думал, что все так серьезно. Иначе, видимо, не стал бы затевать весь этот переезд.
Слава о Губкине, как о довольно щедром человеке, докатилась к тому времени и до Москвы. Ситуацию усугубила вдова, в день смерти супруга она выдала нищим довольно приличную милостыню. А у нищих же свой телеграф. Он работал всю ночь. И к утру это сомнительное профессиональное сообщество начало стягиваться к дому на Рождественском бульваре.
Слухи к тому времени достигли крайней степени абсурда. Чуть ли не золотом всех будут осыпать. В результате на Рождественском бульваре собралась довольно плотная толпа. Плечом к плечу. Свободных мест не было вообще.
В доме Губкина перепугались не на шутку. Сунули через ворота нищим несколько монет. Это была роковая ошибка. Толпа заревела и поднажала.
Гиляровский писал: «Сзади давили на ворота, ближайшие от ворот, задыхаясь в давке, стремились назад, падали с высокого тротуара на мостовую, на них лезли задние, не видя, что творится впереди. Гул толпы прерывался криками о помощи и предсмертными стонами. Когда уже все свершилось, явилась полиция и казаки. Дворники били нищих палками, городовые – ножнами, казаки – плетьми… Опорков и рваных шапок увезли с места давки два воза».
Мы много рассуждаем о культуре милосердия, благотворительности. А ведь не менее важна еще одна культура – принимать благотворительность. С достоинством, разумно, благодарно, не пытаясь отпихнуть других. И на Рождественском бульваре той культуры явно не хватило.
Абыр, Абыр-валг
Несколько дней в Москве только и говорили, и писали, что об этом происшествии. Чехов даже не стал упоминать его в «Осколках московской жизни» – своей авторской новостной рубрике. Только обмолвился: «Беда, обрушившаяся на нищих на похоронах богача Губкина, известна вам уже по газетам, а потому иду далее».
Погибли 10 человек. Среди них – репортер «Русской газеты» Свистунов-Ломоносов. Возможно, он стал первым русским журналистом, погибшим в мирное время при исполнении своего профессионального долга.
Этот Свистунов получил кличку «Ломоносов» за то, что ему в драке поломали нос. Кличка сделалась творческим псевдонимом. Свистунов был горьким пьяницей и забиякой. Его репортерский заработок не был стабильным, и в периоды безденежья он просил милостыню на паперти.
Неизвестно, в каком качестве он там присутствовал – в качестве репортера или в качестве нищего. Как бы там ни было, героя из него делать не стали.
* * *
Тело Алексея Степановича Губкина перевезли в Кунгур и погребли под алтарем церкви Иоанна Предтечи. Сегодня в городе стоит памятник Губкину, его именем назван ухоженный сквер и Кунгурское техническое училище.
В Москве, в бывшем губкинском доме при советской власти разместился трест «Главрыба». Именно его название пытался прочитать булгаковский Шариков из «Собачьего сердца»: «Абыр, Абыр-валг».
Имя самого благотворителя в столице не увековечено никак.
