Добровольно на каторгу
Александра Григорьевна Муравьева (Александриной ее называли на французский манер) родилась в 1804 году в семье действительного тайного советника Григория Ивановича Чернышева. Впоследствии историки и беллетристы станут ей приписывать и тонкие черты лица, и стройный стан, и болезненную хрупкость, то есть всячески подгонять ее внешность под один из избитых шаблонов.
В действительности ничего этого не было. Девушка выросла высокой, дородной, блондинистой, ширококостной, а щеки ее украшал очень даже здоровый румянец.
При всем при том она была на редкость притягательна. Барон Андрей Розен писал: «Ее красота внешняя равнялась ее красоте душевной».
В девятнадцать лет Александрина вышла за Никиту Муравьева, тоже, в общем, довольно молодого человека – ему на тот момент исполнилось всего лишь двадцать шесть. Брак был счастливым, впрочем, счастье почти сразу же закончилось.
После восстания на Сенатской площади за ним пришли. Выяснилось, что Никита Михайлович – страшно подумать – один из первейших организаторов бунта, вождь Северного общества и к тому же масон.
На Сенатской Муравьева не было, однако же добрые люди донесли. За ним явились 20 декабря в имение Чернышевых Тагино, где Никита Михайлович находился с семьей. С этого момента жизнь Александрины превращается в непрерывный семилетний подвиг.
Александрина беременна третьим ребенком. Муж с большим трудом переправляет ей записку: «Помни о твоем обещании беречь себя: мать семейства в твоем положении имеет священные обязанности и, чтобы их исполнять, прежде всего нужно чувствовать себя хорошо».
Где там беречься! Уже спустя десять дней Муравьева в Петербурге, там, где в Петропавловской крепости содержится ее супруг. Так же обмениваются короткими посланиями. Никита Михайлович просит прощения за то, что участвовал в подпольной деятельности.
Александрина отвечает: «Мне нечего тебе прощать. В течение трех лет, что я замужем… я была в раю… Не предавайся отчаянию, это слабость, недостойная тебя. Не бойся за меня, я все вынесла… Я самая счастливая из женщин».
Пока Александрина может лишь поддерживать бодрость духа Никиты записками. Посылает мужу свой портрет – опять-таки тайком, через подкупленных охранников. Идея с портретом оказалась удачной – в ответном послании Никита Михайлович пишет: «В минуту наибольшей подавленности мне достаточно взглянуть на твой портрет, и это меня поддерживает».
И одновременно хлопочет о том, чтобы ехать на каторгу вместе с любимым, – прекрасно при том понимая, что сама она из дворянского сословия переходит в «сословие» «жен ссыльнокаторжных», а ее дети, «которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне».
То есть сделаются крепостными. Но это не важно.
26 октября 1826 года Александрина получила разрешение следовать на каторгу за мужем. Оставив родителям мужа троих малолетних детей, она тронулась в путь. Между прочим, встречалась в Москве с Александром Сергеевичем. Тот передал ей свежее стихотворение, посвященное декабристам – «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье». Александрина пристроила стихотворение в прическу и отправилась в путь.
Декабристки с Дамской улицы
В феврале 1827 года Александрина прибывает в Читинский острог. Первым делом покупает ближайший к тюрьме дом (позднее рядом с ней поселятся другие жены декабристов, а улицу в честь них назовут Дамской). Она может ходить на свидания с мужем два раза в неделю, но вдохновляет уже сама близость к его каземату.
Иван Пущин, казначей читинской артели декабристов, пишет: «В ней было какое-то поэтически-возвышенное настроение, хотя в отношениях она была необыкновенно простодушна и естественна. Это составляло главную ее прелесть».
Александрина делается декабристским ангелом-хранителем. Имея некоторые средства, она устраивает каторжную аптеку, выписывая из столицы нужные лекарства. А затем и хирургические инструменты – в городе появляется больница.
Она уговаривает Бестужева писать книгу о Рылееве – так ему проще переносить страдания. Добывает для него же краски, кисти и бумагу – таланты Бестужева разносторонние. Доставка книг, подписка на журналы – всего не перечесть.
Судьба, однако же, жестока. В 1828 году вдали от матери умирает ее трехлетний сын Михаил. Следом за ним, не выдержав горя разлуки, уходит из жизни мать самой Александрины, Елизавета Петровна Чернышева, урожденная Квашнина-Самарина.
Ее, известную московскую красавицу и кавалерственную даму ордена Святой Екатерины, разбил удар сразу после ареста декабристов – среди них был не только зять, но также сын, граф Николай Григорьевич Чернышев. После этого Елизавета Петровна больше не могла ходить самостоятельно и умерла 54-х лет.
Но Александрина не ожесточается и не собирается сдаваться. Она все так же горячо любит своего Никиту. А ведь в Читинском остроге насильно ее не удерживают. Она может в любой момент оставить мужа и уехать. Но такие мысли ее даже и не посещают. Рядом с Никитой, только так.
А затем – новое испытание. Из более или менее обустроенного Читинского острога каторжников переводят в острог при Петровском железоделательном заводе. Идти нужно пешком, 600 верст.
Роковая простуда
В 1830 году партия входит в острог под названием Петровский Завод, ныне город Петровск-Забайкальский. Александрина пишет своему отцу: «Мы в Петровском, и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите. Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в-третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не дает тепла, в-четвертых, здесь темно, и искусственный свет необходим и днем и ночью; за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты».
Но Муравьева и здесь не сдается. Добивается того, что в каземате прорубают окна, пусть и очень маленькие. Продолжает оказывать помощь каторжникам-декабристам – и медицинскую, и денежную, да и просто приободряет добрым словом.
И.Пущин писал: «Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования. Она всегда умела успокоить и утешить – придавала бодрости другим».
А между тем испытания все прибывают. В 1831 году умер отец Александрины граф Григорий Иванович Чернышев, некогда жизнелюб и весельчак, ставший к тому моменту дряхлым, полностью погруженным в свое горе человеком – он даже спал в гробу. Умерла, прожив чуть больше года, дочь Ольга. Родилась и сразу умерла дочь Агриппина.
Казалось, что сил больше не было. Александрина писала свекрови: «Я по целым дням ничего не делаю. У меня нет еще сил взяться ни за книгу, ни за работу, такая все еще на мне тоска, что все метаюсь, пока ноги отказываются. Я не могу шагу ступить из своей комнаты, чтобы не увидеть могилку Оленьки. Церковь стоит на горе, и ее отовсюду видно, и я не знаю как, но взгляд невольно постоянно обращается в ту сторону».
Но все равно надо было вставать и идти на свидание с мужем.
Незадолго до смерти свекрови отправилось очередное письмо: «Дорогая и добрейшая матушка! Не думайте, умоляю вас, что из-за последней утраты и по причине таких страданий я не могла написать вам, но у меня болело сердце, была слабость и сейчас, выздоравливая, я имею такие головокружения, что не могу присесть ни на мгновенье, и если мой почерк нехорош, то это потому, что я прилегла».
Это была какая-то особо жесткая простуда. Но организм истощен, изможден, витамины в Петровском Заводе не водятся, антибиотики не изобретены.
И спустя всего лишь две недели другая декабристская жена писала своей матери: «26 числа прошлого месяца бренные останки нашей милой г-жи Муравьевой были преданы земле; вы хорошо понимаете, что мы испытали в этот миг. Все слезы были тут искренни, все печали – естественны, все молитвы – пламенны. Она обладала самым горячим, любящим сердцем, и в ней до последнего вздоха сохранился самоотверженный характер; характер матери, любящей своих детей».
Никита Михайлович в этот день полностью поседел.
Похороны матери
Ее добрые дела не завершились даже после смерти. Узнав об ее страшной участи, царь распорядился сделать некоторые послабления в режиме. В частности, декабристам разрешили ежедневно навещать свои семейства в их домах.
Впрочем, самой Александре Григорьевне от этих посмертных щедрот ничего не досталось. Ее завещание – быть похороненной рядом с отцом – царь не счел нужным исполнить. Хотя все верили в милость царя, и даже сделали для дорогой Александрины свинцовый гроб.
Александрину хоронили на петровском кладбище. Могилу рыли каторжники-уголовники – только они, сызмальства привыкшие к физической работе, могли справиться с промерзшей на многие метры землей. Когда им предложили денег, уголовники ответили: «Какие деньги? Мы же мать хороним! Понимаете – мать!»
Неудивительно: Александрина помогала всем. Не только каторжникам, но и стражникам тоже. Нечеловеческие условия существования уравнивали всех.
По просьбе ее мужа Николай Бестужев выполнил проект часовни, под которой погребли саму Александрину, ее дочерей Ольгу и Агриппину и годовалого Ивана Фонвизина, сына еще одного декабриста, Михаила Александровича Фонвизина.
Декабрист Иван Якушкин написал сестре Александрины: «Если бы Вам случилось приехать ночью в Петровский завод, то налево от дороги Вы увидели бы огонек, это беспрестанно теплящаяся лампада над дверьми каменной часовни, построенной Никитой Михайловичем, и в которой покоится прах Александры Григорьевны».
Родственники Александрины многократно обращались к царю с просьбой перенести ее прах из Сибири. Но ответ был один: «Совершенно невозможно».
Несколько обстоятельнее отвечал шеф жандармов. Александр Христофорович Бенкендорф писал: «Перевезение тела госпожи Муравьевой сколь бы ни было скрытно произведено, но неминуемо огласится и подаст повод к многим неблаговидным толкам, и потому Его величество высочайшего своего соизволения на сие не изъявил».
Лампаду поддерживали целых 37 лет, а потом перестали. Часовня с прахом Александры Муравьевой сохранилась по сей день.
