Лев Толстой писал о своем отце: «Он любил музыку, певал, аккомпанируя себе на фортепьяно, романсы приятеля своего А…».
Под буквой «А» скрывается Александр Алябьев.
Юный чиновник 14-го класса
Александр Александрович Алябьев родился 15 августа 1787 в Тобольске, в дворянской семье. Его отец Александр Васильевич Алябьев был тамошним губернатором. Некогда сибирская столица, центр колонизации Сибири Тобольск к этому времени был в основном известен своей тюрьмой.
Впрочем, в девятилетнем возрасте мальчик стал столичным жителем – Александр Васильевич получает назначение в Санкт-Петербург, в Горное ведомство. Уже тогда Алябьев-сын серьезно увлекался музыкой, его преподавателем был дирижер оркестра столичного Немецкого театра Иоганн Генрих Миллер.
Впрочем, о карьере профессионального музыканта речь не шла. В семье это казалось несерьезным. Домашние концерты ради развлечения всячески приветствовались – собственно благодаря им Алябьев-младший и стал в результате композитором. Но не более того.
Юноша направился по пути отца, и в 1801 году, несмотря на возраст, поступил на службу все в то же Горное ведомство, унтер-шихтмейстером. Чин незавидный, соответствует самому нижнему, 14-му классу табели о рангах.
В 1803 году Александр переводится уже в московское Горное ведомство, и в том же низшем чине. А помимо службы, он активно пишет музыку. И в 1810 году выходит его первый сборник – вальсы и романсы.
О карьере профессионального музыканта-сочинителя говорить пока что не приходится.
Отважный рубака
В 1812 году Александр Алябьев пошел добровольцем на фронт. Его командир – легендарный партизан Денис Давыдов. Александр Александрович был ранен под Дрезденом, сражался под Лейпцигом, брал Париж. Был награжден орденами. Алябьев – герой.
Как сказано в его служебном формуляре, «будучи ж употреблен в самых опаснейших местах, везде отлично исправлял данные препоручения».
Но и про сочинительство не забывал. В армии, например, Алябьев написал «Галоп князя Оболенского» для военного духового оркестра.
Ратная служба неожиданно понравилась. Александр Александрович не расстался с погонами и в мирное время, а со своим командиром – Денисом Давыдовым – он крепко сдружился. Кстати, когда легендарного партизана временно отстранили от руководства «партии», то есть отряда, Алябьев не оставил своего товарища.
Денис Васильевич писал: «Пятьдесят человек рыдало, провожая меня. Алябьев поехал со мною, не имел команды и потому был свободен, но служба при партии представляла ему случай к отличию и награждению, езда со мною – одну душевную благодарность мою, он избрал последнее».
Александр Александрович умел дружить.
Кстати, фразу Чацкого из «Горя от ума» – «Служить бы рад, прислуживаться тошно» – приписывают именно Алябьеву. Вполне возможно – с Грибоедовым он был близко знаком.
Роковая игра
В отставку Алябьев выходит лишь в 1823 году – в чине подполковника, с правом ношения мундира и при полном обеспечении. Живет то в Москве, то в столице. Сочиняет музыку. Бездельничает.
В январе 1825 года в Москве открывают Большой театр. И на торжественной церемонии звучит пролог «Торжество муз», написанный Алябьевым вместе с Алексеем Верстовским и Фридрихом Шольц.
А в марте того же 1825 года этой счастливой и безмятежной жизни наступил конец. Александр Александрович в то время был в Москве – он снимал небольшой дом в Леонтьевском переулке. У него, по обыкновению, собрались гости. Затеяли карточную игру, притом один из приглашенных, воронежский помещик Тимофей Времев довольно крупно проигрался. Начал скандалить и кричать, что все вокруг мошенники.
По тем временам обвинение в карточном шулерстве считалось очень серьезным. Честь композитора, как хозяина дома, была задета не на шутку.
Алябьев был просто обязан что-то предпринять. Он дал помещику пощечину – с тем, чтобы тот вызвал Александра Александровича на дуэль.
Но Тимофей Миронович, ясное дело, не хотел стреляться с бывалым офицером. Он быстро собрался и уехал. На почтовой станции в Чертанове его разбил инсульт – или, как в то время говорили, апоплексический удар. И на следующий день помещик умер.
Фемида тоже может ошибаться
Начинается сплошной абсурд. Алябьева обвиняют в убийстве Времева. Особое рвение здесь проявил полицмейстер Ровинский. Человек небольшого ума, но большого усердия, он имел зуб на Алябьева – тот время от времени подшучивал над этим служакой.
Был очень громкий судебный процесс. Три года композитора держали в тюрьме. Многочисленные ходатайства на имя императора Николая I не имели успеха. Слишком уж много у Алябьева было приятелей-декабристов. В первую очередь писатель Александр Бестужев-Марлинский. Это, разумеется, не нравилось царю.
Алексей Феофилактович Писемский описал это дело в романе «Масоны». Правда, там Алябьев фигурирует как Лябьев.
Кстати, именно в застенке Александр Александрович сочинил свой самый известный романс – «Соловей», на стихи Антона Дельвига:
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Там же он написал и другой знаменитый романс – «Вечерний звон» на стихи Ивана Козлова:
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом…
Вина подозреваемого не была доказана. Тем не менее его приговорили к ссылке в Сибирь – с лишением прав и дворянского звания. И в 1828 году Александр Александрович направляется в родной Тобольск. Но, увы, без комфорта и не по собственной воле.
Он, впрочем, не унывал. Говорят, что, услышав приговор, – «По Высочайшему соизволению высылается в Сибирь и определяется жительством в город Тобольск» – Алябьев рассмеялся и ответил: «Наказали щуку, пустили в море. Да я там детство провел!»
И снова в Тобольске
Не удивительно, что Александр Александрович освоился в Тобольске моментально. Многих он и правда помнил еще с детства. Помнили и его.
Иван Александрович Вельяминов, генерал-губернатор Западной Сибири, посетивший город вскоре после прибытия туда Алябьева, остался крайне недоволен. Он писал наказному атаману Сибирского казачьего войска Семену Богдановичу Броневскому:
«К крайнему прискорбию моему дошло до сведения моего, что находящиеся здесь в гор. Тобольске на жительстве лишенные чинов и дворянского достоинства Александр Алябьев и Николай Шатилов не только приглашаются некоторыми чиновниками на обеды и на званые вечера, но имеют вход во все публичные собрания, и даже по приглашению их на завтраки и обеды чиновники к ним съезжаются».
Шатилов – зять Алябьева, женатый на его сестре. Он тоже был в гостях у Александра Александровича в тот несчастливый день и получил свой срок как соучастник «преступления».
Запретить происходящее было не в силах господина Вельяминова. Хотя бы потому, что и Алябьев, и Шатилов были невиновны, и в Тобольске все это прекрасно понимали.
Нет, Александр Александрович не озлобился, духом не пал, не опустился. Больше того, бывший бездельник и жуир теперь почти что не сидит без дела.
Он устраивает симфонические и хоровые концерты. На первых лично дирижирует, а на вторых – аккомпанирует. Создает оркестр казачьей музыки, которым, разумеется, сам и руководит. Сибирское казачество ему за это очень благодарно.
И, конечно, сочиняет музыку. Его новые вещи публикуются в столичном сборнике «Северный певец».
Гимназист Ершов
Кстати, в Тобольске Александр Александрович познакомился с занятным гимназистом по фамилии Ершов. Как-то раз перед концертом он в шутку заявил Ершову, что тот ничего не смыслит в музыке. Ершов, однако, возразил, что обладает абсолютным музыкальным слухом и может это доказать. Что при малейшей фальши оркестрантов он будет тыкать Алябьева в бок.
Так оно и получилось. Посреди концерта Алябьев встал и поклонился Ершову. А тот потом признался, что и правда музыку совсем не чувствует. Просто один из исполнителей, если кто вдруг сфальшивит, корчил страшную рожу. А Ершов за ним следил и при каждой такой роже пихал Алябьева.
Спустя некоторое время этот находчивый юноша прославится на всю страну как писатель Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-Горбунок». Алябьев же – по старой дружбе – напишет музыку к его «Песне о молодом кузнеце»:
Вдоль по улице широкой
Молодой кузнец идет;
Ох! идет кузнец, идет,
Песни с посвистом поет.
«Одно только чувство любви и уважения к его внутренним качествам»
В 1832 году в жизни Алябьева очередная перемена. Он теперь в Ставрополе, несет послушание регента Свято-Троицкого собора. Через год – Оренбург. А еще через год – Московская губерния, Коломна. Там же он, наконец, женится – на своей давней знакомой, Екатерине Александровне, урожденной Римской-Корсаковой, а в первом браке Офросимовой.
Екатерина Александровна писала: «Я вступила в супружество с Алябьевым уже во время его несчастья, не увлекаясь никакими житейскими выгодами, и одно только чувство любви и уважения к его внутренним качествам могло ободрить меня на такую решимость».
Правда, в Москве Александру Алябьеву до сих пор жить нельзя – при том, что, напомним, вина не доказана, а дело фактически сфабриковано.
Александр Александрович все так же энергичен и трудолюбив. Он не предается унынию, а приводит в порядок огромнейший материал – песни разных народов, которые он собрал за время своего вынужденного путешествия.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы не этот оговор – Алябьев, вероятно, так и продолжал бы убивать время за картами.
Совсем другой Алябьев
Только в 1843 году 56-летнему композитору позволили переехать в Москву. Но без права «показываться в публике». И, разумеется, под надзором полиции.
Впрочем, публика ему теперь и не особенно нужна. В Москву возвратился совершенно другой человек, абсолютно непохожий на того едва ли не бретера, который жил в 1825 году в Леонтьевском.
Он теперь тихо коротает вечера в доме жены на Новинском бульваре, пишет музыку и общается только с немногими близкими ему людьми. Например, с композитором Даргомыжским, с которым Александр Александрович неожиданно сдружился. Поздние дружбы – большая редкость.
Поэт Иван Аксаков пишет: «Лета, болезни и несчастия остепенили его и сделали добрым и мягким. Это я видел из обращения его с людьми и вообще с бедным классом народа».
Музыковеды уверяют, что на творчество Алябьева наложена «печать дилетантизма» – в первую очередь из-за отсутствия серьезного музыкального образования. Но он писал не для музыковедов. А его романсы – «Вечерний звон», «Зимнюю дорогу» («Сквозь волнистые туманы пробирается луна»), все того же «Соловья» – поют и в наши дни.
В возрасте 63 лет Алябьев умер. Видимо, сказались жизненные тяготы. Все же судьба была по отношению к нему неласкова.
