В России есть хорошие законы для социальной сферы, которые могли бы помочь ребенку с умственными проблемами получить образование и найти свое место в жизни. Но они не действуют, потому что об этих документах порой не знают даже чиновники. Как заставить исполнительную власть исполнять эти законы и чем занимаются социальные адвокаты, расскажут сотрудники правовой группы Центра лечебной педагогики Роман Павлович ДИМЕНШТЕЙН и Ирина Викторовна ЛАРИКОВА.
– Ирина Викторовна, скажите, как обнаружилось, что чиновники не знают современного социального законодательства?
И.Л. : Обнаружили мы это таким образом. Центр лечебной педагогики восемнадцать лет назад создавался в надежде на то, что в скором времени появится государственные организации эффективной помощи детям с нарушениями психического развития. Тогда ЦЛП просто передаст им свои знания, свои разработки и останется в качестве скромного методического центра. Прошло лет десять. У нас накопился достаточный опыт. Мы уже доказали, что если ребенку, который раньше считался необучаемым, вовремя и в комплексе помочь, у него непременно происходит улучшение. А между тем, в государстве до сих пор ничего не возникло, никаких организаций. При этом мы хорошо знали, что законодательство в России серьезно изменилось, страна ратифицировала многие международные конвенции, в том числе конвенцию по защите прав ребенка. Тогда мы привлекли к этой проблеме профессиональных юристов и стали разбираться. Мы установили, что да, действительно, все федеральные законы, Конституция, закон об образовании, о социальной защите населения, устроены весьма прогрессивно, в духе современных веяний и правовых стандартов. Однако механизмы, которые там прописаны, совершенно не работают. Они не работают не только потому, что остались прежние советские представления о якобы необучаемых детях, но и потому, что чиновники, несмотря на изменившееся законодательство, совершенно не исполняют эти законы. Сверху свод законов поменялся, а в их маленькой комнатке все оставалось по-старому, когда велено было «не пущать»: туда «не пущать», сюда «не пущать», этого не давать, того не давать. И тогда мы поняли, что пока исполнительная власть не начнет исполнять законы, ничего не изменится и инфраструктура не появится, и стали думать, что же с этим делать.
– И что, по вашему мнению, могло заставить их исполнять законы?
И.Л.: Единственной реальной силой, которая может заставить чиновника соблюдать законы, являются родители. Это наиболее массовая, наиболее мотивированная группа, по сравнению со всеми остальными. Понятно, что в советскую эпоху всякая инициатива подавлялась, и родители покорно воспринимали дискриминацию своих детей. Но к концу девяностых годов подоспело новое поколение родителей, выросшее во время «перестройки», которое понимало, что происходит что-то неправильное, если врачи советуют сдать ребенка с умственными проблемами в интернат, потому что там им будет якобы лучше и с ними будут работать специалисты. Или когда папы и мамы приходят в органы соцзащиты, и там им тоже отказывают в помощи. То есть наша задача, с одной стороны, состояла в том, чтобы активизировать родителей, а с другой – чтобы эта активность не вылилась в форму булыжника, чтобы направить ее в правовое русло. Мы завели у себя в центре правовой отдел. И мы разузнали вместе с юристами, что государство обязалось обеспечить всем детям бесплатно жизненно необходимые социальные услуги. Это было выражено в замечательных законах, которые учитывали отсутствие инфраструктуры помощи детям-инвалидам, в так называемых компенсационных нормах законов. Например, семья не нашла для своего ребенка никакого государственного учебного учреждения (а ведь в нашей стране все деньги на детей — лечение, обучение — распределяются только через учреждения). Получается, что до ребенка не доходят деньги налогоплательщиков, которые государство обязано выделять на эти цели. Поэтому если родители сами оплачивают реабилитацию и образование своего особого ребенка в негосударственных учреждениях, то, по компенсационным нормам, государство обязано эти деньги семье вернуть. Такие нормы были и в законе о защите населения, и в законе об образовании. Но чиновники ничего об этом не знали. Поэтому мы решили просвещать их, вступили с ним в беспрерывную переписку, но вскоре поняли, что это бесполезно. И, зная, что мы занимаем в данном случае четко выверенную правовую позицию, мы вместе с родителями стали судиться с чиновниками. И выиграли первые же суды. Например, под Москвой, в Люберцах, было выиграно дело трех родителей, и тут же было принято решение о создании центра для таких детей. В Подольске Московской области после первого же суда чиновники стали платить компенсацию по заявлению родителей.
– Когда и почему в Центре лечебной педагогики появилась функция социальных адвокатов? И в чем она, собственно, заключается?
И.Л. : Социальные адвокаты появились у нас, чтобы осуществлять связь между юристом, чиновником и родителями. Во время борьбы за выплату компенсаций мы увидели, что взаимодействие родителя с юристом не всегда эффективно, потому что последний может лишь высказать правовую точку зрения, но на практике помочь не сможет, а будет только удивляться, почему чиновники законы не исполняют. А началось все с изменения законодательства в 2005-ом году. В сфере образования были исключены компенсационные льготы, и государство перестало поддерживать альтернативные формы обучения, но всех детей обязалось устроить в свои школы. В сфере социальной защиты до 2005 года отсутствовал документ, регулирующий, в какой мере нужно выплачивать компенсацию. Но после принятия закона «о монетизации льгот» вышел федеральный перечень, который совершенно не включал фактически никакой реабилитационно-образовательной помощи для особых детей. Там были указаны только технические средства, например, инвалидные коляски, и был рассчитан на людей с физическими нарушениями. Поэтому мы изменили стратегию и тактику и стали добиваться вместе с родителями расширения этого перечня. Тогда нам понадобились социальные адвокаты.
Социальный адвокат – это человек, который по своему жизненному настрою готов оказать помощь родителям в защите прав их ребенка. Он не обязательно должен быть юристом, но ему необходимо уметь ориентироваться в законодательстве и понимать, когда нужно обратиться к профессиональному юристу. С другой стороны, он должен становиться на позицию родителей, понимать ситуацию в семье, обучать их правильному взаимоотношению с чиновниками и юристами. Социальный адвокат почти не участвует в судах, ведь на суд выходит юрист, однако помогает родителям написать письма в нужные инстанции, расскажет, как себя вести в той или иной ситуации, обратится в прокуратуру. Но главной задачей социального адвоката мы считаем формирование у родителей такой позиции и такого навыка общения с чиновниками, который поможет им и в дальнейшем, когда ребенок пойдет в детский сад, в школу, а дальше встанет вопрос о его профессиональной реализации и интеграции в обществе.
Р.Д. : За границей у юристов есть такой вид деятельности, называемый pro-bono. Это, в общем-то, простая очень вещь: юристы, работающие в хороших агентствах, выделяют часть времени на то, чтобы социально не защищенным или неимущим людям бесплатно оказывать очень квалифицированную помощь. Кстати, и такое занятие очень полезно, ведь иногда бедных людей посылают к слабым юристам. В результате ничего особо хорошего не получается. На самом деле, мы надеемся, что такая деятельность распространится и в России.
И.Л. : За границей даже лицензию юридическая фирма получает только при наличии какого-то количества pro-bono.
– Социальные адвокаты – это ваше новшество или вы где-нибудь заимствовали такую деятельность?
Р.Д. : На Западе есть такой термин «social advocacy», который употребляется в самых разных смыслах, вплоть до помощи наркоману делать правильные шаги, чтобы излечиться. Но это деятельность, а не обозначение какого-то субъекта. Там социальным адвокатом называется юрист, который работает в социальной сфере. У нас же таковых практически не бывает, потому что это не денежная сфера, понимаете, в нашей стране, юристы работают в хорошо оплачиваемых областях. Ведь чтобы разобраться в проблемах каждой части юридических знаний, нужно время, потому что нужно изучить много документов, некоторые из которых вступают в конфликт друг с другом. Более того, социальная сфера относится к самым неразработанным юристами, потому что население совсем недавно стало спорить с государством, отстаивая свои права. Поэтому такая деятельность весьма сложна. В нашем смысле социальный адвокат – это человек, занимающий активную общественную позицию, который кого-то опекает, в данном случае это дети и их семьи, и у которого есть какой-то уровень правового образования, позволяющий ему в этой области ориентироваться либо связать подопечных с профессиональными юристами.
– Могут ли ваши социальные адвокаты влиять на изменение законодательства?
И.Л.: Могут, и именно на развитие инфраструктуры. Это особенно эффективно происходит в провинции, где власть ближе к народу. Например, в Самаре вышли внутрирегиональные постановления, которые на направлены интеграцию особых детишек в обычном социуме. Началось же все с того, что мама ребенка-инвалида, юрист по образованию, для защиты его прав создала родительскую ассоциацию, куда вошли люди, воспитывающие детишек с самыми разнообразными проблемами. С одной стороны, они разъясняли чиновникам ситуацию, писали письма, с другой – вынудили систему образования и социальной защиты начать брать таких детей в обычный детский садик.
– Можно ли с правовыми инструментами изменить ситуацию в интернатах, где дети зачастую становятся из подопечных жертвами насилия, торговли людьми или просто наплевательского отношения со стороны персонала?
Р.Д. : Да, возможно. Понимаете, мы имеем дело с системой, сформированной в Советском Союзе и противоречащей Конституции и другим законам, которые есть сейчас. В нашей стране интернаты принадлежат либо системе образования, либо системе соцзащиты. Те самые ужасы, которые вы имеете в виду, чаще происходят в интернатах соцзащиты, где не учат. Смотрите, по закону, директор интерната является опекуном детей, находящихся в интернате. Вроде бы как родитель. Значит, их отношения регулируются семейным кодексом. По семейному кодексу, он, как родитель, должен обеспечить образование детей. Поэтому можно смело подать в суд на подавляющее большинство директоров. Они могут говорить всякие старые вещи: разве может государство тратить на таких детей деньги? Действительно, раньше государству нельзя было выделять средства на их образование, оно экономило, потому что считалось, раз ребенок чуть ниже среднего уровня, значит, он необучаемый и деньги на него тратить нельзя. Сейчас ситуация изменилась, и каждый ребенок, каким бы он ни был, должен учиться. А директора интернатов до сих пор не дают своим подопечным образование. Вот вина уже есть. Это первое. Второе: эти дети ведь и жить должны. И если так получилось, что ребенок не остался в родной семье и не нашлось приемных родителей, то он может быть в интернате, который все равно семейного типа. Дело в том, что человечество не изобрело никаких способов выращивания детей, кроме семьи или чего-то, что моделирует ее. Значит, сама парадигма интернатов должна измениться. Для тех, кто не находится в самой семье, должны быть помещения, в которых они живут, с небольшим количеством людей, чтобы могли построиться близкие социальные отношения. Оттуда ребенок должен выходить во что-то образовательное, в детский сад, в школу. Кроме этого, нужен еще двор, который дает более разнообразную социальную систему. Есть некоторые психологические среды, с помощью которых происходит социальный и психический рост. Понятно, что вне семьи такие среды очень дорого сделать. Понятно, что вне семьи такие среды очень дорого сделать: хороший интернат семейного типа — очень затратная вещь. Поэтому если мы хотим экономить деньги, придется вкладываться в поддержку родных и приемных семей.
Адрес Центра лечебной педагогики:
119311, Москва ул. Строителей, 17б
Тел./факс: (+7 495)131 06 83, 133 84 47
E-mail: ccpmain@online.ru
Задать вопрос юристам ЦЛП можно по е-мейлу
Сайт ЦЛП: www.osoboedetstvo.ru
Беседовала Софья ПУЧКОВА
