К чему приводят знакомства на паперти
– Илья, почему ты все-таки ушел из науки?
– Пришлось. Руководство поставило вопрос: или – или. Когда я уже учился на химфаке МГУ, я пришел к вере и стал заниматься помощью бездомным. Ночью ездил с автобусом «Милосердие», а днем читал студентам лекции.
Помню, как-то с нами ночью в пятницу поехало телевидение, а в субботу утром у меня в университете были пары. Я прибежал в университет, и студенты мне говорят: «А мы вас видели сегодня по ТВ. Это вы были?»
Мой научный руководитель уже устал меня покрывать. Он терпел, терпел, а потом понял, что это бессмысленно. И в конце концов поставил вопрос ребром. И это ребро меня окончательно привело в Московскую комиссию по социальному служению.
– Помнишь первого бездомного, которому помог?
– 2000-й год, Татьяна. Она стояла у храма Ильи Пророка в Обыденном переулке. У нее раньше неподалеку была квартира, сейчас это место на Остоженке – одно из самых престижных. Как я потом узнал, Татьяна когда-то была девушкой удивительной красоты. А потом жизнь ее надломила. Квартиру она продала, пила, сын ее жил в психоневрологическом интернате.
– Ты просто подошел и спросил ее, чем помочь?
– Да. Мы познакомились на паперти – с ней и с теми, кто там стоял. Тогда это были именно бездомные и в основном местные, с Остоженки. Абсолютно нормальные, адекватные люди.
Мы пытались что-то сделать для Тани. Восстановили ей паспорт, хотя сделать это тогда было очень сложно. Таня проходила с ним две недели, а потом потеряла. С работой у нее тоже не заладилось. Помочь ей оказалось сложно, в центре социальной адаптации она жить не стремилась. Мы поддерживали Татьяну, как могли. А потом она умерла. С сыном ее мы еще долго общались, я к нему ездил в интернат – в ПНИ на опушке Битцевского леса. Паренек был тяжелый, с особенностями развития.
Тогда мы еще только пытались помочь: не было ни опыта, ни знаний.
– А почему ты говоришь «мы», ты уже был не один?
– Была небольшая команда, человека три-четыре из нашего храма. Я был тогда понахрапистей, понаглее, у меня не было преград, если надо было вовлечь людей. Это сейчас я стал поспокойней и поразумней. А раньше, когда юношеский максимализм умножался на неофитство, энергия била через край. И я просто подходил ко всем и говорил: «Есть такая проблема. Давай что-нибудь сделаем?» И люди откликались. Некоторые до сих пор у нас работают.
Среди первых бездомных помню Мишу Посолина, он тоже стоял возле нашего храма. Миша был инвалид детства, когда его мама умерла, старший брат отнял у него квартиру. Мы пытались что-то сделать с этой квартирой, но ничего не вышло.
Зимой Миша отморозил ногу.
Сняли мы ему валенок – нога черная. Повезли в больницу – и там увидели: весь этаж, всё отделение больницы было наполнено бездомными людьми с черными руками и ногами. Это была какая-то фабрика смерти.
Мишу в больницу не приняли, мест там не было.
Позже мы все-таки положили его в 51-ю больницу в Филях, там ему отрезали пальцы. А после больницы мы устроили Мишу в Филимонки – в государственное учреждение для инвалидов-бездомных. Еще лет семь я его там навещал.
Помощь Татьяне, Мише постепенно привела к пониманию, в чем проблемы бездомных, что нужно сделать в первую очередь. Познакомившись с больницей, мы поняли, что бездомным, которые выходят оттуда, идти некуда. Их в тяжелом состоянии выписывают прямо на улицу. Раньше для них приютов не было, ЦСА «Люблино» (сейчас это ЦСА имени Елизаветы Глинки) принимало только москвичей. Поэтому мы решили организовать работу с бездомными в больнице, начав с той самой 51-й больницы в Филях: мы стали помогать восстанавливать паспорта, искать родных, пристраивать куда-то.
Потом придумали, как оптимизировать поступление бездомных людей в больницы – появился автобус «Милосердие». Автобус в холодное время года каждую ночь выезжал в рейды. Мы подбирали замерзающих бездомных на вокзалах, кормили, одевали, отвозили в больницу. Если нужно, оказывали первую помощь (в бригаде автобуса был фельдшер). Смертность от переохлаждения благодаря автобусу снизилась в Москве на 90%.
Через несколько лет Москва уже переросла этот автобус: появились другие службы, волонтерские организации. Тогда возникла идея сделать Ангар – санпропускник с возможностью переночевать, поесть, получить социальную помощь. Ангар спасения открыли в 2014 году. Ну и всегда хотели сделать приют. И вот с Божией помощью открыли «Теплый прием».
«Если бы я его не одел…»
– Что тебя в этой работе заводит? Что именно ты в ней любишь?
– Четкий смысл. Я тут могу видеть быстрый оборот своих трудовых вложений. Я тебе объясню. Вот, допустим, ты в науке что-то придумал. Может быть, через 100 лет, когда ты уже умрешь, что-нибудь начнут использовать, если это вообще нужно будет. А здесь ты человеку помог – и сразу видишь, что у него улучшилась жизнь. И в этом радость.
– Со стороны кажется, что здесь наоборот результат не виден. Ты сегодня человека одел, а он завтра опять грязный.
– Так это же замечательно: у этого человека есть завтра! А если бы я его не одел, то его жизнь кончилась бы уже сейчас.
Конечно, наша помощь не приводит к резкому изменению, но постепенно помогает человеку измениться.
Когда мы в 2003 году начинали работать на площади трех вокзалов, там было отчаянное положение. Идешь зимой – один лежит, замерзает, изо рта пена, другой, третий… Это всё были бездомные люди, которые пили просто, чтобы согреться от холода, и столько выпили, что перестали ориентироваться. Они реально находились при смерти, остывали, губы синие. И нельзя было им помочь.
Потому что скорую помощь можно было вызвать только по телефону-автомату, сотовых же не было. Но на площади трех вокзалов службы экстренной помощи в автоматах были отключены: ты снимал трубку – и не мог никому позвонить. Если ты пытался оттащить человека к метро или к вокзалу – внутрь не пускала милиция.
Когда у нас появились собственные службы – сначала автобус «Милосердие», потом «Социальный патруль», – у бездомных появилась надежда не умереть на улице.
Помощь бездомным состоит из большого количества этапов, отсюда ее незавершенность. Но если начальный этап не пройти, то и последующих не будет.
Поэтому отчаяния у меня никогда не было. Многие волонтеры, которые с нами приезжали в первый раз, уезжали воодушевленными. Они не совсем понимали, откуда к ним эта радость приходит, не знали, что она посылается Богом, но начинали потом ее искать. Мне кажется, любому человеку доставляет радость, когда он нужен другим и когда он может этим людям помочь.
«Надо спросить: «А что ты хочешь?»»
– Тебе не мешало в работе то, что обыватели относятся к бездомным отрицательно?
– Я бы из своего опыта сказал, что в основном люди относятся к бездомным сочувственно. Просто когда бездомный человек приходит в ваш подъезд, оставляет после себя грязь, это вызывают у людей «изжогу».
И если бы меня спросили: «А ты готов, Илья, чтобы у тебя на лестничной площадке жил бездомный?» – я бы сказал «нет».
У меня дети, какой это для них пример? И насколько этот человек здоров?
Но если разделить места проживания бездомных и обычных людей, то никаких конфликтов не будет.
О нашем приюте, который находится в Химках, в промзоне, нет ни одного отрицательного отзыва от жителей Химок.
Наоборот, люди звонят, включаются: «У нас тут человека на улице видели, подойдите». Люди-то у нас хорошие.
– Кстати, ты бездомных даже между делом бомжами не называешь?
– Проскальзывает. Но главное, мне кажется, не в словах, главное ведь по-человечески относиться. Я иногда могу, например, у них спросить: «В каком районе вы бомжуете?» Они к этому нормально относятся.
– Бывало так, что бездомные тебя обманывали?
– Наверное, бывало, по моей неопытности.
Есть стандартная ошибка начинающего социального работника и волонтера: он лучше знает, какая помощь нужна человеку. Мнение самого человека он не слышит.
Но человек ведь приходит к нам со своими ожиданиями. Нам кажется, что для него лучше всего устроиться в приют. Но может быть, сейчас ему это не нужно? Может, он живет где-то с друзьями, у них какое-то совместное дело. Поэтому надо услышать человека. Надо спросить: «А что ты хочешь?»
– А если он скажет: «Я хочу просто пить – сегодня, завтра, послезавтра»?
– Нет, так он не скажет. Он может сказать: «Я хочу только поесть, больше ничего не надо». Или: «Если бы мне обувь найти, я был бы счастлив». Но когда мы только входили в работу, мы конечно, сразу строили стратегический план. Человек на это говорил: «Да, да», он же не в силах ответить «нет», когда ты ему помогаешь. А потом раз – и исчезает. Надо уметь правильно строить разговор, чтобы человек сам решил, что ему надо, а ты бы его просто подтолкнул к самостоятельному решению.
Например, можно сказать: «Знаешь, я с тобой согласен, твое решение хорошее. Но если бы я на улице жил, я бы еще вот такую возможность рассмотрел. Если хочешь, подумай об этом. Вдруг выйдет?» А когда вы на чем-то настаиваете, человеку бывает сложно отказать, и он потом вас подводит. Не обманывает, – подводит.
Это, конечно, неприятно. Чрезвычайно. Особенно когда уже проделана титаническая работа. Например, вы восстанавливаете человеку паспорт, а он не приходит его получать. Но человек ведь сам не сказал вам, что ему нужен паспорт? Мы всегда отталкиваемся от пожеланий людей, это самый эффективный принцип.
Тыл
– Ты уже занимался бездомными, когда познакомился с женой?
– Да, Дарья была прихожанкой нашего храма, где мы начинали помогать бездомным, откликнулась на призыв и пришла работать волонтером, отвечала за помощь бездомным в одной из больниц. У нас многие так нашли себе жен и мужей. Когда начинаешь вместе кому-то помогать – человек открывается таким, какой он есть: насколько он готов уступить, сделать что-то ради другого.
Сейчас, конечно, у жены другие цели: дети, семья. Она даже поработать после окончания РУДН (Российский университет дружбы народов – прим. Ред.) успела всего три месяца. Жена в нашей работе уже не участвует, но понимает, почему я отдаю этому столько времени.
– Жена тебе никогда не говорила: «У нас уже дети, может хватит? Принесешь еще заразу какую-нибудь»?
– Нет, никогда. Другая бы сказала: «Всё это хорошо, но платят мало». Но моя жена так тоже не говорила. Хорошо иметь такую поддержку, тыл.
Приходишь домой – и тебе не надо думать, что у тебя какая-то маленькая зарплата, какая-то «зараза». Все остальное тоже как-то устраивается))).
Мы даже на море время от времени отдыхаем: нам как многодетной семье выделяют путевки.
– У тебя четверо своих детей. И вы взяли двух приемных дочек. Как так получилось?
– Жена захотела. Она же волонтер, социально-ориентированный человек. Самая маленькая, Алёна, появилась меньше месяца назад. Это хорошо, когда силы есть. Силы должны быть в основном у жены, потому что я меньше, чем она, общаюсь с детьми. Я, конечно, ужасно радуюсь, что они у меня есть, радуюсь их занятиям, успехам, грамотам, рисункам, хожу иногда на их выступления.
Все мои дочери ходят в музыкальную школу, у нас в квартире одновременно играют домбра, арфа, фортепиано и скрипка.
Так что дома звуки, как в музыкалке.
– Дети знают, чем ты занимаешься?
– Знают. Они приезжали к нам в приют, посмотрели, им это интересно. Саша, она в тот момент была младшей, страшно гордилась, что ее папа тут директор.
Когда старшая, Маша, была маленькая, ее как-то спросили, кем папа работает. Она думала, думала, как сказать. И придумала: «Он нищим хлеб дает». Мы долго смеялись, когда услышали.
Вот такое вот хобби…
– Как ты отдыхаешь? Что тебя восстанавливает? Может, есть хобби?
– Хобби есть, причем редкое: я коллекционирую художественное тарное стекло. Это «советские» банки и бутылки с разными знаками, выпущенные к памятным датам и праздникам.
Например, обычная с виду трехлитровая банка, но с выпуклым рисунком к восьмому марта. На всю страну нас всего пятеро таких коллекционеров, мы друг друга знаем, общаемся.
А отдыхаю я с семьей. Мы с детьми любим прогулки, на большие расстояния: идем, например, от Кропоткинской до Новодевичьего монастыря. С остановками на детских площадках.
– Когда ты устал и тебе плохо, что тебя может взбодрить?
– Когда я устал – мне не плохо, я просто устал. Это может быть даже радостно, что я все сделал и устал. А плохо – это когда возникают длинные паузы между уже работающим и каким-нибудь новым проектом. Между Ангаром и приютом была пауза почти в пять лет. Под конец было совсем тяжко.
Отношения строгие
– В вашем приюте бездомные могут жить три месяца и больше. У тебя успевают с кем-то сложиться приятельские отношения? Или всегда есть дистанция?
– Дистанция должна быть обязательно. Есть такие ошибки, особенно типичные для женщин: они, как матери, стремятся всем помочь. Но бездомные мужчины воспринимают это не как христианскую заботу о ближнем – они считают, что женщина ими заинтересовалась. И тут начинаются проблемы.
В приюте никаких любимчиков быть не должно. У нас все равны: и мы перед ними, и они перед нами.
Отношения дружеские, но если человек себя ведет недолжным образом, нарушает правила – отношения строгие. Если выпил – до свидания.
Мы пытались прощать кого-то, но такая практика идет во вред. Правила у нас четкие: нужно мыться, следить за собой, уважительно относиться к персоналу, не нарушать распорядок (вовремя вставать и ложиться, убирать в комнате, вовремя встречаться с соцработником и т.д.). И пить категорически нельзя.
– И что, находится достаточно бездомных людей, чтобы выполнять эти требования?
– Конечно! Вопрос в том, что они получают взамен. А взамен они получают бесплатное проживание, одежду, четырехразовое питание и самое, наверное, ценное, – дружеское отношение нашего персонала. И человек делает выбор: либо жить на улице, спать на холодном полу и быть всеми презираемым – либо получить шанс на другую жизнь.
– С работой вы тоже помогаете?
– Сами ищут. Мы восстанавливаем паспорт, дальше человек – сам.
Если бездомные не научатся сами искать работу, они не смогут выжить. Это важный навык.
А то выйдут из приюта и по какой-то причине работу потеряют. Что дальше? Опять на улицу.
– А кто-нибудь нашел?
– Многие. Охрана, раздача листовок, доставка продуктов питания. У нас сейчас двое со специальным образованием – один устроился инженером на стройке, а второй стал заниматься монтажом видеосистем. Он уже снял жилье, собрался, поблагодарил, уехал.
Один паренек из Кемеровской области, сирота, который пришел к нам из Ангара спасения, поступил на экономический факультет МГУ! Когда жил у нас – что-то все время учил, решал примеры.
А если бы социальная поддержка отсутствовала, то он, скорее всего, стал бы бездомным и быстро опустился.
Это к вопросу: возможно ли реабилитировать бездомных? Да! Просто надо подставить плечо, создать условия, а дальше человек потянется. Или не потянется. Но тут уж за него жизнь не проживешь.
– Ты не разочаровался в людях, помогая бездомным?
– А разве могут быть плохие люди? Совсем плохих людей нет. Бывают обстоятельства, которые человека озлобляют. Нет человека, которому хоть чем-то нельзя помочь, просто иногда требуется больше времени, чтобы его отогреть.
Когда я разговариваю с сотрудниками, я им говорю: «Надо чтоб человек у нас почувствовал, что он пришел к своей любимой бабушке. Что здесь и хорошо накормят, и оденут, и пусть он поспит, нужен телевизор – пусть посмотрит телевизор. Человек же исстрадался, пусть он восстанавливается».
И человек начинает преображаться. Сначала злой, злой, злой – и вдруг становится нормальным. Правда, потом проблема его из приюта выпроводить, может зажиться «у бабушки».
Нам, конечно, рано подводить итоги, приют работает всего год, но сейчас такая статистика. За все это время от нас ушло 135 человек, из них 95 – с положительным результатом: нашли работу, сняли жилье.
Конечно, у них потом могут быть и срывы, и все-таки у них уже будет опыт восстановления нормальной жизни.
А с отрицательным результатом ушли от нас 40 человек. Это те, кто не прошел нашу программу и решил вернуться на улицу. Или те, кто, живя в приюте, напился, и пришлось с ним расстаться.
Мне кажется, это очень вдохновляющее соотношение.
– Бывает ли, что социальному работнику начинает нравиться быть таким вот патроном сирых и убогих, и он начинает смотреть на них сверху вниз?
– Не знаю, может быть, теоретически на такой работе человек и может начать превозноситься. Но на самом деле в приюте нам стало особенно очевидно, что всё в руках Божиих. Без Его помощи просто невозможно тащить такой сложный и масштабный проект, который еще и приносит пользу людям. И ты понимаешь, что здесь вообще никаких твоих заслуг, никакого твоего умения. Как это выходит, почему – я не знаю, но если ты не молишься – всё останавливается.
Мы в приюте молимся вместе с бездомными. Мне кажется, благодаря их молитве все устраивается.
Они и о нас молятся. Владыка Пантелеимон часто приводит слова аввы Дорофея, что если мы ухаживаем за больным, то более больной служит нам, чем мы ему. Понятно, что уход за больным учит любви, терпению. Но теперь я понял, что есть и иной смысл этих слов:
человек, которому ты помогаешь, молится за тебя. И благодаря этому ты растешь.
Вот это круто.
О приюте «Теплый прием» в Химках читайте здесь:
«Аэродром подскока»: как в Химках работает временный приют для бездомных
