Миф первый: в России органы можно продать и купить
Евгения Лобачева, администратор групп «Русфонда» в соцсетях, замечает, что иногда складывается ощущение, что люди, наоборот, ничего не боятся. «На сайт и в соцсетях часто приходят комментарии такого рода: «купите у меня почку». Или: «Я готов стать донором сердца для нуждающегося ребенка». Неясно, понимают ли люди последствия этого для себя. Или, например, пишут: «Я готов стать донором костного мозга, моя группа крови такая-то. Сколько это стоит?» Многие честно признаются, что хотят закрыть свои кредиты, им трудно расплатиться, и поэтому готовы продать свои органы.
На самом деле
Согласно законодательству РФ, продавать и покупать органы запрещено законом.
В США, например, за торговлю ими можно получить 5 лет тюремного срока.
Стоит признать, что в некоторых странах продажа почки является одним из вариантов заработка для бедных слоев населения, а государство делает вид, что ничего не видит – особо не возражает против этого бизнеса.
Это касается стран третьего мира, например, одним из лидеров в этом направлении является Индия. Американский врач Бэрри Якобс организовал там в 1983 году «международную биржу почки», продажи составляли до 2000 единиц органов в год. А покупателями были граждане Кувейта, Саудовской Аравии, ОАЭ, Бахрейна, Омана. К 1995 году в Индии приняли закон, запрещающий торговлю органами, но не во всех штатах.
Несколько лет назад бывший прокурор Гаагского трибунала Карла дель Понте выпустила в свет книгу «Охота», в которой заявила, что премьер-министр республики Косово Хашим Тачи виновен в убийствах 300 сербов – их якобы вывозили в Албанию, где в неких подпольных клиниках использовали как доноров внутренних органов.
В России донорство осуществляется исключительно на безвозмездной основе, продажа органов является уголовно наказуемым деянием.
Миф второй: донора разберут на органы и человека никто не найдет
«У нас был случай, когда 22-летний молодой человек из Челябинска идеально подошел как донор костного мозга, – рассказывает Анастасия Кафланова, директор БФ «Фонд борьбы с лейкемией». – И когда мы ему позвонили и сообщили об этом, пригласили приехать в Москву, он очень обрадовался, воодушевился. Но его родители были против и запретили ему ехать, они боялись, что он станет жертвой черных трансплантологов.
Все разрешилось только благодаря вмешательству его тети, которая живет в США и работает в медицине. Она рассказала семье, что трансплантация костного мозга и донорство в Штатах привычное дело, и он обязательно должен поехать. «Это очень важно, ты спасешь чью-то жизнь». И он все же поехал».
На самом деле
Вопреки множеству заблуждений, объясняет Константин Губарев, врач-хирург, руководитель Национальной Ассоциации в области донорства и трансплантологии, заведующий хирургическим отделением координации донорства органов ФГБУ ГНЦ ФМБЦ имени А.И. Бурназяна ФМБА России, забор органов проводится не в морге и не в других подобных помещениях, а, как и все хирургические операции, – в операционной, в стерильных условиях.
Со стороны эксплантация органов выглядит как обычная операция, за одним исключением, – пациент уже мертв, и «удаленные» органы отправляются не в патологоанатомическое отделение на изучение, а специальным образом упаковываются в стерильные герметичные пакеты с консервирующим раствором и помещаются в изотермические контейнеры для поддержания температуры 2-5 градусов тепла.
В мультиорганной эксплантации (когда изымается три и более органа) участвует от трех до пяти хирургов-трансплантологов. Да и вообще обычный хирург, даже хороший и опытный, не сможет выполнить такую операцию без соответствующей профессиональной подготовки, и трансплантологи наперечет, поэтому какая-то подпольная операция в подпольной клинике невозможна.
Выполнить изъятие и пересадить органы «узким кругом» специалистов тоже не представляется возможным. «Помимо самой медицинской операции, в организационной работе задействованы порою до 100 человек: врачи-трансплантологи стационаров, где лечатся ожидающие трансплантации реципиенты, врачи-терапевты, нефрологи, гепатологи, кардиологи, которые также занимаются ведением листа ожидания и обследованием (подготовкой) реципиентов к экстренной трансплантации.
Еще – медицинские сестры и санитарки отделений, врачи-лаборанты-иммунологи, занимающиеся иммунологическим обследованием донора и подбором пары донор-реципиент. Административный персонал клиник занимается оформлением необходимых документов», – уточняет Константин Губарев.
А в случаях, если осуществляется авто- и/или авиатранспортировка донорских органов, то задействованы еще и водители, сотрудники аэропортов, экипажи самолетов.
«Кроме того, ведение пациента , получившего донорские органы это дело пожизненное, сделать это подпольно не получится», – замечает Майя Сонина, директор фонда «Кислород», большинству подопечных которого требуется пересадка легких.
«Есть пословица: что известно троим, то известно всем. Невозможно скрыть или держать в секрете информацию, известную такому количеству людей, от правоохранительных органов. Особенно после того, как их уведомил судебно-медицинский эксперт, – подчеркивает Константин Губарев.
Миф третий: если ты дал согласие на использование твоих органов после смерти, то тебя найдут, поймают и выпотрошат
Поэтому жители России боятся давать письменное согласие на донорство. Ольга Демичева, врач-эндокринолог, один из основателей Московского центра паллиативной медицины и Лиги защиты прав врачей, участвовала как эксперт в обсуждении законопроекта об органном донорстве в Госдуме, который был не так давно принят.
Все же у нас оставили презумпцию согласия, потому что, решили специалисты, наше население еще не готово к тому, чтобы оставлять завещание на свои органы, если такое допустить, то трансплантология в России вообще остановится.
На самом деле
Одним из нашумевших случаев несколько лет назад стала история Алины Саблиной. Студентка погибла в ДТП, в реанимации у девушки констатировали смерть мозга, после чего ряд органов Алины был изъят для трансплантации. Родные девушки были возмущены, обнаружив это: их никто не поставил в известность. Защита дошла до Европейского суда по правам человека. Однако все было сделано в рамках закона.
Дело в том, что в мире действует два подхода – презумпция согласия и несогласия. В одних государствах действует презумпция несогласия: если человек при жизни не оставил завещание-разрешение на использование его органов после смерти, то использовать их нельзя. А если оставил такую бумагу, то он станет донором органов после смерти (если, конечно, его органы подходят для пересадки). В России же и в ряде других стран принята презумпция согласия: это значит, что априори в случае смерти мозга, когда тело еще живо, органы брать можно – и для этого не нужно ни согласие родственников, ни согласие донора.
«Люди просто не предполагают, с какими трудностями сопряжен забор донорского органа. – замечает Ольга Демичева. – Во-первых, орган может быть непригоден для пересадки. И идея-фикс, что можно просто взять у кого-то орган, в надежде, что он подойдет миллионеру Ивану Ивановичу, – миф.
Орган должен подходить по целому ряду показателей. Даже орган от родственников не всегда подходит. Это ведь не поменять деталь на машине. К тому же орган еще и может потом отторгаться организмом – это же чужой белок. Так что подпольно такую операцию провести не получится». Ольга Демичева долгие годы работала в 11-й городской больнице, которая когда-то была первым центром органного донорства в России, и изнутри знает, как работает этот механизм.
Но у нас нельзя вводить презумпцию несогласия, убеждена Ольга Демичева. Потому что люди не будут заботиться о подписании заблаговременно таких бумаг. «Нельзя закапывать в землю то, что может спасти людям жизнь, – это должно стать нашим принципом», – считает Ольга Демичева.
Миф четвертый: если я попаду в реанимацию, меня могут специально умертвить для забора донорских органов
Многие боятся оказаться в реанимации: вдруг здесь, куда с трудом могут попасть близкие пациента, его отключат от жизненно важной аппаратуры и используют как донора органов?
На самом деле
Органы могут быть изъяты только в том случае, если у человека констатирована смерть мозга или биологическая смерть, то есть остановка дыхания и сердцебиения. Для диагностики смерти мозга должен собраться специальный консилиум. Его члены изучают историю болезни и проводят исследования, призванные установить наличие или отсутствие мозговой активности (это компьютерная томография головного мозга, проверка дыхания и так далее). И решение о смерти мозга не может быть принято раньше чем через 6 часов наблюдений за пациентом.
Кстати, если пациент принимал седативные препараты, а такое часто бывает в реанимациях, смерть мозга может быть диагностирована и позже – ожидание может достичь и 20 часов. Но за это время в организме начинаются процессы распада, и органы могут стать уже не годными для пересадки.
И еще: в тех реанимациях, где организован процесс диагностики смерти мозга, и процесс посмертного донорства, летальность ниже, чем в тех реанимациях, где этого нет. «Казалось бы, удивительный парадокс? Однако ничего удивительного нет – пациент, которого плохо лечили, не может стать донором, – поясняет Константин Губарев. – Зачем пересаживать пораженные органы? Наоборот, донор – это пациент, которого очень хорошо лечили, но в результате инсульта или травмы его головной мозг необратимо поврежден. На фоне этих повреждений, благодаря тому, что пациента тщательно лечили, несмотря на то, что происходит смерть головного мозга, общее состояние органов и систем остается хорошим. И тогда он становится потенциальным донором.
В тех реанимациях, где налажен процесс посмертного донорства, «вырабатывается рефлекс» подходить к лечению пациентов тщательно и не упускать из виду мелочей. Благодаря этому и улучшаются показатели лечения в целом, а летальность снижается».
Миф пятый: в России нет детского донорства, потому что детей оберегают от черных трансплантологов
Есть и такие страхи. Многие уверены, что именно по этой причине у нас в стране запрещено брать органы от донора-ребенка. За рубежом часто случается, что врачи склоняются до земли юному донору, который завещал после своей смерти передать свои здоровые органы какому-то другому ребенку. У нас такого не бывает.
Это не совсем так.
На самом деле
Запрета на детское донорство у нас нет. «Дело в том, что до недавнего времени было юридически невозможно констатировать смерть пациента моложе 18 лет на основании диагноза «смерть головного мозга», – поясняет Константин Губарев. – Просто не было протокола, утвержденного Министерством здравоохранения РФ. Но ситуация поменялась в лучшую сторону, протокол утвердили приказом Минздрава России от 25.12.2014 N 908н «О Порядке установления диагноза смерти мозга человека»».
Однако вроде бы детского донорства, а значит и детской трансплантологии, как не было, так и нет. За исключением трансплантаций, выполняемых от живых родственных доноров, и единичных случаев выполнения трансплантаций от посмертных взрослых доноров с подходящими антропометрическими показателями. Почему? Ответ прост. «За долгое время сформировался порочный круг – детей не ставили в лист ожидания, потому что не было смысла – все равно донора не будет, считали и врачи, и родители. А теперь мы получили обратный эффект. Появляется такой потенциальный донор-ребенок, причем родители которого сами настаивают на выполнении изъятия органов после его смерти, потому что хотят, чтобы его смерть была не напрасной.
А мы ничего не можем сделать, так как нет листа ожидания детей на трансплантацию, найти подходящего ребенка-реципиента невозможно, мы пытались.
Формально получается, что нет потребности – ведь пересаживать некому. В настоящее время мы ведем активную работу, для того, чтобы изменить ситуацию к лучшему».
Миф шестой: черные трансплантологи охотятся за «никому не нужными» детдомовцами
Есть страшилка, что ребенок, живущий в детском доме, или выпускник детского дома может стать объектом охоты черных трансплантологов. Мол, за его судьбой никто не следит, почему бы не использовать такого «донора»?
На самом деле
Это невозможно юридически, отмечает Ольга Демичева. Дело в том, что дать согласие на донорство органов в случае смерти несовершеннолетнего могут только родители – поэтому ребенок из детского дома не может быть донором.
Кроме того, в случае поступления «криминального» (то есть с насильственными травмами) пациента или тела в больницу об этом немедленно извещаются правоохранительные органы. Назначается судмедэкспертиза. И это снова станет препятствием. Ведь если донор погиб в результате травмы или насильственной смерти, судебно-медицинские эксперты обязаны направлять извещение в прокуратуру о том, что они дали разрешение на изъятие органов, поясняет Константин Губарев.
Органы прокуратуры, осуществляющие надзор за законностью, извещаются о данных медицинских операциях.
Еще один момент: если тело неопознанное, то есть неизвестно, кто этот умерший человек, то это тоже препятствие к забору органов. И даже не только потому, что неизвестны болезни этого человека, а потому, что неизвестно его гражданство. А на территории РФ возможен забор органов только у граждан России. Ну а если выяснится, что этот человек – тот самый выпускник детского дома, то мы возвращаемся к пункту первому – такой человек не может стать донором, поскольку у него отсутствуют родители, имеющие право разрешить или запретить взятие органов.
И еще – вряд ли сам подпольный клиент, ради которого все это будет устроено, чтобы без очереди и быстро пересадить ему орган, согласится на такой риск. Ведь без тщательного изучения здоровья потенциального донора появляется опасность несовместимости и последующего отторжения пересаженного органа и возможная смерть пациента.
Миф седьмой: в военных конфликтах врачи «пускают раненых на органы»
«Мы общаемся с обеими сторонами вооруженного противостояния. И сильны мифы, что людей хотят разбирать на органы. Якобы врачи Красного Креста или «Врачи без границ» этим занимаются, – рассказывает Илья Богомолов, руководитель благотворительной организации «Международная Медицинская помощь». – В итоге обе стороны конфликта не верят в филантропическую работу врачей. Кстати, такие мифы вообще распространены в войнах в разных странах».
Демонизация гуманитарных организаций – это явно кому-то выгодно, считает Илья. Очень страшно, когда стереотипы развиваются в массовом обществе, среди обывателей.
На самом деле
Мы снова возвращаемся к той же мысли. Слишком много специалистов задействованы в операции по забору органов и дальнейшей их пересадки (а делается это срочно, счет идет на часы, органы не могут лежать где-то в холодильнике и ждать своего часа). В условиях военных действий это просто невозможно – ни технически, ни даже с точки зрения соблюдения временных и температурных требований хранения и доставки донорского органа. Да и выдержать абсолютную стерильность на войне тоже невозможно.
