Со священником Евгением Кетовым за два дня мы проехали около тысячи километров. Из Москвы мимо Костромы и Шарьи до небольшого села Поназырево. Там отец Евгений служит сразу в двух храмах. Первый построили для жителей села. Он уже несколько лет стоит на месте сгоревшего молельного дома и освящен в честь святой Ксении Петербургской. Второй – для заключенных исправительной колонии общего режима ИК-2 в селе Поназырево. Церковь на зоне посвящена святому праведному Иоанну Кронштадскому.
– Они постоянно ходят в храм на утреннее и вечернее правило. Я утром прихожу к ним, чтобы отслужить молебен. Потом мы идем пить чай и обсуждаем какие-то вопросы. Например, встречу папы Римского и патриарха Кирилла на Кубе, – смеется. – Они меня замучили с этим вопросом. Можем фильм обсудить или евангельскую тему, иногда обсуждаются и житейские проблемы.
Человек, который выходит на свободу часто не может, не умеет встроиться в обычную жизнь. Он не знает с чего начать, особенно если находился в тюрьме лет 10. Это целая эпоха.
– Я нашел выход из положения, как человека поддержать, чтобы ни у кого ничего не клянчить. Они помогают прихожанам, прихожане помогают им. Они нуждаются в том, чтобы их накормили и одели. Если нужно оказать медицинскую помощь, отправляем к врачу. Если освободившийся живет в Поназырево, мы ему первое время деньги стараемся не давать, потому что это для него искушение. Он их, в большинстве случаев пропьет! Ботинки, одежду, еду – ему это здесь дадут.
У отца Евгения в прошлом месяце бывший заключенный украл ноутбук. Человека пригрели, дали крышу над головой, стали искать подработку, а он утащил технику и сбежал.
– Это уже второй ноутбук у меня воруют, – рассказывает отец Евгений. – Если человек чувствует, что он готов жить без нашей помощи, мы ему покупаем билет домой и отправляем. У нас тут нет возможности на постоянку утроить людей. Это временный вариант. Если постоянно человека за ручку водить, он ходить не научится. Важно научить человека жить самостоятельной жизнью.
– Сколько времени нужно бывшему заключенному, чтобы встроиться в нормальную жизнь? – спрашивают отца Евгения.
– Это все индивидуально, зависит от человека. У нас есть иконописец Алексей, он работает при храме. Он три года в себя приходил. Я ему ключи доверяю от храма, от кочегарки. Он полностью следит за всем. А кому-то я могу только снег доверить чистить. Сейчас живет у нас один мужик, Павел, он не бывший заключенный, но он без документов и страдает шизофренией. Его выгонишь на улицу, а он замерзнет и умрет с голоду. Я же не могу его оставить на улице? – спрашивает и как бы сам себе отвечает священнослужитель.
Бесприютные и бывшие заключенные живут в небольшом трехкомнатном доме. Сейчас в нем, кроме Павла, о котором мы уже упоминали, никто не живет. Сосед Паши как раз и утащил технику отца Евгения Кетова.
– Человек, который освобождается из мест заключения, должен почувствовать, что к нему относятся как к личности. Это самое первое! Не как к отребью! Не как к ЗеКа. А как к человеку, который сделан по образу Божию. Он же личность. И он это будет сам развивать в себе и поддерживать, ведь человеку еще нужно дать возможность поверить в себя, – рассказывает отец Евгений. – Бог его любит и не оставит и все он может преодолеть, если есть желание, если он захочет. Нужно показать ему примеры. У меня самый главный принцип – показать пример. Все остальное не работает, – констатирует отец Евгений.
Побитый костромскими дорогами «Соболь» еле тащился на крутых подъемах. К обеду мы подъезжаем к Костроме. Город удивительным образом сохранил досоветскую архитектуру. Здесь еще не успели снести, перестроить двухэтажные дома и старинные избы. Проезжаем через единственный мост над Волгой и уходим направо.
В Костроме валит снег. Машины, особенно на узких улицах, едут с пробуксовкой. Колеса выбрасывают хлопья снега. Некоторые авто упираются в сугробы и замирают. Евгению Боярщинкову не повезло, он попал в небольшую аварию, помял бампер и застрял на улице Долматова. После ДТП он решил позвонить отцу Евгению, вспомнил старого друга, с которым познакомился на зоне. Мы как раз въехали в город.
Первая история. Евгений
Евгений освободился 19 июля 2016 года. Сидел по 228-ой статье (незаконные приобретение, хранение наркотических средств). Живет и работает в управляющей компании, занимается текущим ремонтом и обслуживанием домов. Мы разговорились прямо на улице.
– Я вышел из тюрьмы и первым делом нашел работу. Потом создал семью. Недавно узаконили с супругой отношения, – рассказывает Евгений. – На зоне проявляется все самое гадкое, что есть в человеке. Если на свободе человек вертлявый и может здесь как-то выкрутиться, то на зоне все сразу же проявляется. Там все как на ладони. Известен каждый шаг.
Здесь ты обманул кого-то, занял и не отдал – это можно как-то скрыть, а там тебя быстро накажут. Ты сам себя накажешь.
Там все в замкнутом пространстве. Ты здесь можешь оступиться, а там они начинают тебя кушать, если ты случайно споткнулся. Там доброта воспринимается за слабость.
– Но вы же смогли создать семью, не озлобиться? Если у вас получилось, значит и другие могут, нет?
– У меня просто воспитание совсем другое. Я случайно попался с этими наркотиками. Там много людей остаются людьми. Отец Евгений помог. Мы к нему ходили. Там некоторые могут работать, некоторые сутками валяются на кровати. Четыре года сидеть и ничем не заниматься – это с ума можно сойти.
– А вы чем занимались?
– Работал. Церковь строил.
– Процентов сорок всей стройки – это участие и работа Евгения, – добавляет отец Евгений Кетов.
Прощаемся с Евгением, садимся в микроавтобус и едем на встречу. На этот раз заранее согласованную.
Вторая история. Степан
Нас ждут в организации «Соотечественники приднестровской молдавской республики АТО Гагаузии в России». Степан Алексеевич Стынка ее председатель. Он бывший заключенный. Теперь занимается бизнесом, общественной работой и благотворительностью. Стынка – давний друг отца Евгения.
– Он нам однажды привез вещи в Поназырево и попросил раздать их нуждающимся. Так мы и познакомились, – вспоминает отец Евгений.
С председателем Степаном Стынкой мы разговариваем в просторном кабинете подвального помещения. Нам принесли хороший чай в дорогой посуде, но я сразу решил поговорить о тюрьме.
– Если человек географ. Он оказался на зоне, – рассуждает Степан Стынка. – Что он будет делать, если его обратно не возьмут в школу? А его, скорее всего, не возьмут. Он будет бомжевать или сядет на мамину пенсию. Или, что очень вероятно, снова вернется на зону. Ему или работать по профессии или украсть!
На стенах грамоты, фотографии, иконы. Заметил благодарственное письмо за помощь и поддержку СИЗО.
– Я так делаю: нахожу того, кто еще отбывает срок, и подбираю для него работу. Можно лес рубить, дрова заготавливать. Чтобы он заработал на первое время. А в СИЗО есть те, кто попадает туда случайно. Приехал из Молдовы и попал. Ему никто не принесет бритву, одежду. Даже трусов может не быть. Как он может дать знать родне о том, что с ним происходит? Поэтому работает община.
Для тех, кто приезжает в Россию на заработки, Стынка построил гостиницу и столовую. Гости могут снять недорогой номер и подать документы для оформления регистрации в Костроме. Каждый день к нему в кабинет приходят земляки, которые хотят легально жить и работать в России. С каждым он встречается лично. На переговоры, встречи, консультации уходит половина рабочего дня.
В середине нулевых годов Степан Стынка занимался страховым делом. Из-за задолженности по кредитам оказался за решеткой.
– Посадили, ну и ладно. Дело сфабриковали. Мне прокурор так сказал: «заказ есть заказ! Чтобы тебя оправдали по суду, ты можешь сидеть в заключении восемь лет, может десять лет придется ждать. Ты даже можешь сидеть больше, чем тебе дадут в итоге!» Я уже пошел на сделку, взял свои год и семь месяцев и вышел на свободу. И таких сфабрикованных дел тысячи!
О жизни в колонии Степан Стынка знает многое. Пока мы пьем чай, он рассказывает о том, что можно сделать для тех, кто попал за решетку. В действенность и эффективность реабилитационных центров он не верит.
– Реабилитационные центры должны быть в тюрьме. С заключенными должны работать еще там. Там психологи могут оказать помощь и так далее. Дай ты человеку возможность все заново начать. Дай испытательный срок! Продли ему условия. Шансов не дают людям. Вот отец Евгений помогает, там люди работают. Но это как повезет.
Я встречал в свое время человека, который обратился в церковь. Ему дали работу – покрасить окна. Это два огромных окна. Рамы высокие, еще нужно было выставить стекла, поставить обратно. Это колоссальный труд. Окно – это день, считай! Пятьсот рублей за окно – это деньги? У нас был отряд для обслуживания персонала. Семьдесят процентов вернулись на зону обратно в течение первого года.
– Официально у нас сорок процентов возвращается обратно в тюрьму, – уточняет отец Евгений, – но фактически эту цифру можно почти в два раза умножить.
– Человек, который себя уважает, никогда не обратится в реабилитационный центр, – продолжает Стынка. – Он себя уважает, он в себя верит. О каком реабилитационном центре можно вести речь? Он все знает, его просто не берут на работу. Там ему могут дать обед – да, но для некоторых людей – это низко. Вот для меня это низко! Я что, инвалид? Голова не работает? Дай ты человеку возможность, и он попрет! Но ему государство не дает возможности для разгона, – считает бизнесмен.
В отдельном помещении организации действует храм. Здесь регулярно совершаются службы. На полу постелен красивый ковер. На полках духовная литература на нескольких языках. Стол, диван и скамейки. Мужчина и молодая девушка ждут, когда их примет председатель. В коридоре с треском работает принтер, печатает копию чьих-то документов. Нам пора дальше. Начинает темнеть.
До Шарьи добирались часов шесть. Дорога превратилась в испещренную ямами и трещинами поверхность, лишь в свете фар напоминающую асфальт.
– Это дорога мужества! – рассказывает отец Евгений Кетов. Заснуть при такой тряске не получается. Завтра утром мы поедем в Поназырево, чтобы познакомиться с человеком, который начал жизнь с чистого листа.
Третья история. Алексей
Алексей Соловьев уже на зоне стал востребованным художником: рисовал таблички, в свободное время писал иконы в отдельной мастерской. Руководство колонии ИК-2 даже выделило отдельное помещение, где иконописец мог заниматься любимым делом. Тогда вместо темперы и сусального золота приходилось работать обыкновенной гуашью и школьными кисточками. Золото появилось потом.
Сейчас у Алексея Соловьева в распоряжении целая мастерская. Помещение не очень большое, но для спокойной и продолжительной работы есть все: огромный деревянный мольберт, отдельное место-склад для деревянных заготовок, небольшой стол, где хранятся и размешиваются краски, и две большие лампы, которые помогают в темное время суток. До тюрьмы Алексей уже пробовал писать иконы, даже учился иконописному мастерству, но потом что-то пошло не так.
– Были личные обстоятельства, пошел под откос, развелся. Но я благодарен тому, что на зоне оказался, рассказывает Алексей. – Я многое пересмотрел заново, переучился. Ведь я и до тюрьмы писал иконы. В юности учился в художественной школе и закончил иконописную школу преподобного Алипия Печерского в Дубне. Но потом запутался, оступился.
Иконописец любит свою работу. За мольбертом он проводит по двенадцать часов в день: прорабатывает эскизы, наносит на голую доску грунт, зашкуривает поверхность, втирает в дерево воск. Потом уже наклеивается ткань. Процесс трудоемкий, сложный, семейный. Ему помогает супруга Татьяна. Сегодня она в отъезде.
– Центр, который организовал отец Евгений, мне помог не потеряться в жизни. Попал в правильное русло. Ведь бывает так, что после зоны человека куда-то ведет по кривой. И он опять возвращается обратно, за решетку. Мне повезло, я разумно отнесся к вольной жизни. Без центра я бы опять потерялся. Но были случаи, когда этот центр не помогает. Человека встречают, дают кров на некоторое время, но он опять возвращается обратно.
У Соловьева свой дом рядом с храмом. После тюрьмы он решил остаться в Поназырево. Ему заказывают иконы из разных городов России и Европы. В социальных сетях продвижением продукции не занимается. Но покупатели сами выходят на мастера из Поназырево – сарафанное радио работает.
– Я просто работаю. Считаю, что с потерями, но себя нашел. Нашел свое место в жизни. Учеников у меня нет. Есть небольшое пространство, как видите. Объяснить, показать, поделиться опытом я бы мог. У художника должно быть знание канонов, художественных приемов. Главные для меня качества – это терпение и вера.
Иногда сомнения бывают, что я вообще делаю! А потом, причастишься, помолишься и кисть идет как будто сама. Сразу успокаиваюсь.
Алексей не очень разговорчив. Свой рассказ разбавляет небольшими паузами. В эти моменты он как будто что-то вспоминает, обдумывает. Чувствуется, что он не привык к гостям. Но мастер заметно оживляется, когда спрашиваю о его любимых иконописцах.
– Есть древние иконы, но многие из них не подписаны, например, работы греческих мастеров. Люблю Византию до XIV века. XVII век мне не очень интересен. Люблю шедевры Дионисия, его школу. Раньше каждое княжество имело свой отличительный почерк в иконописном деле. Новгородская школа, Псковская. Манера письма, колорит. Тверские мастера делали не так, как московские. Новгород – это Феофан Грек. Москва – это Андрей Рублев. Север – это Дионисий. Все идет от одного корня – византийского.
– Может ли неверующий человек написать хорошую икону?
– Вера для меня занимает огромное место в жизни. Не понимаю, как можно написать икону без веры. Если икона сподвигает к молитве, значит, труд не напрасен. Все можно по канонам сделать, все технически выполнено блестяще, но пустота. Не трогает. Иконы мои люди покупают. В Италию недавно отвезли полутораметровую икону «Живоносный источник». В Грузию отправляли. Для Москвы много пишу икон.
Из окна иконописной мастерской видны железнодорожные пути. На улице большой деревянной лопатой убирает снег Павел. Тот самый, который страдает шизофренией.
– Все краски, которые я использую – это минералы. У меня их порядка тридцати. Сиена, аури, киноварь, лазурит – это только некоторые. Золото у меня в виде небольших книжечек хранится, – достает белый буклет с золотыми страницами. Показывает. – Здесь шестьдесят небольших листиков. Такая книга – это дорогое удовольствие. Я работаю беличьими кистями. Они гибкие и эластичные.
На столе лежит практически готовая икона святителя Николая Чудотворца. Она покрыта густым слоем олифы.
Мы спускаемся вниз. Рассматриваем удивительной красоты массивный и стройный иконостас. Все иконы написал Алексей.
– А в свободное время чем занимаетесь? Музыку любите? – спрашиваю.
– Я люблю Хворостовского, мне он очень нравится. Жаль, что так рано умер, – делится своими мыслями Алексей.
Мнение специалиста
За несколько часов до своего возвращения в Москву я пообщался с врачом-психиатром, психологом и наркологом Коником Владимиром Игоревичем. В некоторых случая отец Евгений обращается к нему за консультацией как к специалисту. По мнению эксперта, сегодня тюремная психиатрия никак не развивается. Это значит, что в местах лишения свободы квалифицированные специалисты с людьми работать не будут.
– Им бывает очень сложно. Потому что за время отсидки жизнь значительно меняется. В этой зоне она идет по определенным стереотипам, а вокруг жизнь меняется, – рассказывает Владимир Игоревич. – Меняются отношения между людьми, меняются денежные отношения. Даже техника меняется. Социальные связи теряются. Они попадают в чужеродную для себя среду.
У меня были случаи, когда люди, отсидевшие по 10-15 лет, выходили на свободу и обращались ко мне за помощью. Есть более цельные, крепкие люди, которые четко знают цель своей жизни, которые вырываются из этого кольца. А многие начинают ходить по кругу. В одной тюрьме я просмотрел всех заключенных. Это 1380 человек. Я там выявил массу людей, с разными патологиями, не освобождающими их от отсидки, от уголовного наказания.
Это были психопаты, тяжелые органики, допустим, люди с последствиями черепно-мозговой травмы.
Психиатрическая служба у нас и раньше была не сильно развита, а сейчас она в самом загоне находится. Самое главное, нужно, чтобы человек был занят, работал. Это так и называется – терапия занятости.
Чтобы заключенный что-то смог заработать, купить себе что-то. Еще очень важна роль творчества. Поэтому специалисты организовывают студии, театральные кружки, музыкальные. Порядка 75 процентов возвращаются обратно.
Вместо эпилога
Весь центр отца Евгения – это дом о трех комнатах, где нет персонала, специалистов. Есть поддержка тюремной администрации, с которой отец Евгений за годы смог выстроить доверительные отношения. Центра не существует на официальных бумагах, но фактически проводится огромная пусть и незаметная в масштабах страны работа: бывшим заключенным, которые оказываются в сложной ситуации, помогают найти жилье, обеспечивают работой и относятся к бывшим осужденным, оступившимся людям по-человечески.
