Каждый год 23 февраля в храме Всех святых в Красном селе проходит панихида. Сюда собираются женщины с портретами молодых парней – солдат, не вернувшихся… нет, не с войны, – не вернувшихся из армии в мирное время. Панихиду заказывает фонд «Право Матери», который существует с 1989 года. А все остальные дни в году сотрудники Фонда воюют за справедливость к осиротевшим родителям. Воюют с российской армией.
О деятельности Фонда нам рассказала его руководитель Вероника Марченко.
– Вероника Александровна, другое известное объединение родителей военнослужащих, Комитет солдатских матерей часто обвиняют едва ли не в измене родине, что они якобы разлагают армию, поощряют дезертирство. К вам были когда-нибудь подобные претензии?
– От Комитета солдатских матерей мы отличаемся тем, что занимаемся помощью семьям погибших солдат, которые «дезертировать» не могут, и к нам таких претензий по определению не может быть.
Матери погибших солдат звонят нам со всей России, потому что хотят знать, что на самом деле случилось с их сыновьями. Им очень часто представляют искаженную ли неполную информацию, пользуясь их душевным и физическим состоянием после известия о гибели сына. Самая частая официальная версия (около 30%) – это «самоубийство». Когда наши юристы начинают рассматривать эти дела, то реальными самоубийствами оказываются не больше 10% случаев, по которым правомерно ставить вопрос, как призывная комиссия допустила к оружию людей с неустойчивой психикой. Другая треть дел – это явное доведение до самоубийства (а это отдельный вид преступления), когда человека сознательно унижают, избивают или вымогают у него деньги, и он решает лучше умереть, чем подвергаться дальнейшему унижению, терпеть истязания. Остальные «самоубийства» – настоящие убийства, которые камуфлируют под самоубийства. Наши медицинские эксперты по перелому косточки в ту или иную сторону могут сказать, что это было: удушение руками или действительно самоубийство. К сожалению, следователь зачастую хочет побыстрее сдать дело, а мы стараемся, чтобы этого не произошло, стараемся заставить следствие работать качественно и искать виновных.
Когда виновного находят, начинается наша работа в суде. Преступника ведь можно осудить на год условно, а можно на десять лет строгого режима и наша задача состоит в том, чтобы он получил наказание по всей строгости закона.
Далее возникает проблема с компенсацией морального вреда родителям в связи с гибелью сына. Это западная практика, возникла в России с 1993 года. Семья погибшего выступает истцом против войсковой части или против Министерства обороны и здесь мы боремся за то, чтобы суммы компенсаций были максимальные, потому что считаем, что наши солдаты ничуть не хуже американских или европейских. Если там люди могут получить миллион долларов за погибшего, что мешает нашим семьям получить тридцать миллионов рублей? Мы сознательно создаем в России судебную практику по такой категории дел. Максимальная компенсация, которую мы уже добились в судах, составляет 1,5 миллиона рублей.
Через какое- то время встает вопрос социального обеспечения родителей погибших военнослужащих: проблемы с льготами, пособиями, пенсиями, и мы судимся уже с пенсионными фондами за выплаты пенсии, которые они назначают родителям либо в меньшем размере, либо не назначают вовсе… Мы постоянно ведем судебные баталии за наших подопечных в разных формах. Важно, что вся наша помощь высококвалифицированна и бесплатна (мы не берем ни фиксированной платы, ни «процентов от выигрыша»).
– Вы судитесь только с виновными в гибели или со всей военной частью одновременно?
– Во- первых, мы судимся с конкретным виновным, тем кто бил, избивал, убивал. Во- вторых, с воинской частью или сообществом должностных лиц, вплоть до Министерства обороны как высшей инстанции на этой иерархической лесенке.
– Каков процент искалеченных и убитых из числа призывников каждый год?
– По нашему мнению, ежегодно в армии погибает порядка 2000 военнослужащих. В год к нам обращается 5-7 тысяч семей погибших военнослужащих (погибших в разные годы, разумеется). Сейчас у нас в работе не так много дел, как обычно – из-за недостатка финансирования, к примеру, на февраль 2010 было назначено к слушанию 15 судебных дел, мы смогли принять участие только в 11 (и то, благодаря тому, что было много московских судов). В среднем, мы за год участвуем в двух сотнях процессов по всей стране, и 70% всех дел сразу выигрываем.
Если в моральном смысле, то все сто процентов, потому что у них у всех на глазах кого-то били, вымогали деньги, заставляли замалчивать правонарушения. Если в физическом – то возможностей умереть масса. Кроме уже упоминавшихся убийств и доведения до самоубийств, много смертей от наплевательского отношения к здоровью солдата, например, натер сапогами ноги, появился сепсис, и – смерть; или бронхит перерастает в пневмонию. Или посылают в такие места, после которых солдаты умирают от лейкозов и их родителям невероятно тяжело получить выплаты, потому что про Чернобыль везде написано, а про эти места – ничего, «военная тайна». Или задавила машина, придавил кран, дали подержать снаряд и не объяснили технику безопасности, а он был старый и поэтому разорвался. Часто посылают необученных солдат на работы, связанные с электричеством, а потом от них остается один уголек. Причины совершенно разные, суть которых одна – офицерская халатность, наплевательское отношение к жизни призывника.
– Почему в российской армии такие проблемы?
– Я думаю, потому, что она непрофессиональная. На дворе – XXI век, люди давно летают в космос, а у нас армия XIX века. В армии должны служить профессионалы, для которых это будет работой, профессией. Нужно стремиться привнести в армию трудовые отношения. В обычном трудовом коллективе друг друга не бьют табуретом по голове. Бывает, что кто-то кого-то не любит, «подсиживает», но до такого не доходит. Армия должна быть современной, оснащенной новейшими компьютерными технологиями и вооружением. Она должна стать элитной, чтобы туда попадали по конкурсу, как в престижный университет или фирму, а не наоборот. Зачем толпы людей, которые мучаются от безделья, бегают за водкой, калечат друг друга с тоски?! Один хороший программист сейчас может заменить многих солдат, бегущих по полю.
Нам нужно изучать опыт современных армий. Сейчас многие страны отказываются от призывной системы в пользу профессиональной армии. А с профессионалами должен бороться профессионал, а не десятиклассник, который впервые взял оружие в руки. Чем быстрее мы избавимся от этой устаревшей системы, тем больше жизней сохранится и повысится обороноспособность страны.
– Но где, как не в армии, молодой парень может стать мужественным, приобрести мужские качества характера?
– Армия – это государственная система, имеющая перед собой совершенно иные задачи. Слова о «школе мужества» – не более, чем миф. Никакой мужественности они там не приобретут, а увидят только жестокость и насилие, которые будут претерпевать. Молодой парень приобретет гораздо больше мужских качеств характера, если станет волонтером в хосписе или детском доме или не побоится выходить на митинг в защиту Байкала…. Что касается приобретения каких-то прикладных «военных» навыков, то для того, чтобы научиться стрелять, не обязательно служить в армии, для этого можно в субботу и в воскресенье ходить в тир. Чтобы прыгать с парашютом можно записаться в ДОСААФ, а приемы рукопашного боя изучать в спортивной секции. Армия для этого совершенно не обязательна. Но главное, что лучше человеку быть живым и иметь детей и внуков, которые принесут больше пользы государству, чем лечь в гроб в 18 лет. Государству это намного выгоднее.
– Вы каждый год проводите панихиду по погибшим солдатам. Расскажите об этом поподробнее.
– Эта инициатива наших родителей. 23 февраля всегда был для них мучительным праздником: вокруг поздравляют военных, а про погибших никто не вспоминает. И в противовес этому разливному веселью мы стали делать поминальную службу сразу в нескольких храмах , но больше всего нам понравилось в храме Всех святых на Красносельской, там настоятель отец Артемий Владимиров. И с 1993 года, уже шестнадцать лет там проходит панихида по погибшим солдатам. Я очень благодарна и храму, и отцу Артемию за то, что он нас поддержал.
Собираются родители со всей Москвы и Московской области, и в других городах, например, во Владимире и Пензе вслед за нами, стали проводить такие же панихиды. Предпринималась попытка сделать аналогичную службу для мусульман в Казани.
– Многие упрекают правозащитные организации в том, что они живут на гранты иностранных доноров. Это так?
– Большинство правозащитных организаций долгие годы имели возможность полноценно работать только благодаря иностранным грантам, это был единственный вариант. А на что они еще должны были жить? На членские взносы? Но, например, наш фонд – не членская организация. Или завести бизнес? Мы в свое время от этой идеи отказались, посчитав, что она не совместима с нашей деятельностью. Нам помогали многие западные фонды, первый грант мы получили в 1995 году от швейцарской ассоциации «Дорога свободы», а одним из последних грантов был грант 2007- 2008 г.г. Европейской комиссии (они поддерживали наш проект о независимой экспертизе, которая в частности необходима в уголовных делах), сейчас посольство США дало нам маленький грант на распространение наших книг. У каждого грантодателя своя сфера интересов: кто- то поддерживает издание книг, другие – юридическую деятельность, третьи оплачивают командировки, конференции, семинары и т.д. Мы лавировали между этими условиями, и в результате собиралась та поддержка, которая была нам необходима.
Но политика нашего государства недружелюбна по отношению к иностранным грантодателям. Зарубежным фондам стало невыгодно держать офисы в России, и они ушли в другие страны. Фонд Форда существовал в России с 1996 года и в прошлом году закрылся, Фонд Сороса закрылся в Москве еще раньше. Зарубежные грантодатели – это организации, которые распоряжаются пожертвованиями, собранными гражданами в их странах. Этих пожертвований достаточно, чтобы поддерживать и зарубежные проекты. Тот, кто жертвует пять долларов в неделю, имеет право спросить: почему так или иначе тратятся его деньги? Эти фонды сделали огромное дело, поддерживали важные общественные инициативы в течение пятнадцати лет. Почему мы ехали в российскую глубинку «выбивать» в российском суде для российской матери погибшего российского солдата российскую пенсию – на деньги швейцарцев? Ответ очень простой. Потому что никому, кроме швейцарцев это неинтересно и если бы не швейцарские деньги, не было бы книг, юристов, командировок. Этим людям нужно ставить памятник, потому что они вложили конкретные деньги в наши российские семьи погибших солдат.
– Но искренне ли желание зарубежных фондов помогать организациям других стран?
– На Западе другой менталитет, у них никогда не было железного занавеса, они понимают, что земной шар один на всех и заинтересованы в стабильности по всему миру. Я видела этих людей лично, и у меня не сложилось впечатления, что они – агенты ЦРУ. Они также вышли из неформальной среды, всю жизнь занимались некоммерческими проектами, умеют это делать и готовы поделиться опытом.
– Сколько денег нужно ежемесячно для полноценной работы и как долго вы можете продержаться на энтузиазме?
– На энтузиазме мы держались первые пять лет своей деятельности, так как первый грант мы получили только в 1995 году, так что подобный опыт имеется. Для того, чтобы работать полноценно, быстро и качественно, фонду нужно минимум пятьсот – семьсот тысяч рублей в месяц со всеми командировками, канцтоварами, зарплатами, налогами, арендой, электричеством, телефоном, светом, правовыми базами, оплатой независимых экспертиз, выпуском газеты и пр. – у нас сложносоставной профессиональный бюджет. 100%-ная заявка от нас как правило «весит» триста тысяч долларов – это идеальный вариант с возможностью издавать книги и проводить семинары. Кажется, что много? Но если каждый из «одноклассников.ru», а их уже более 40 миллионов, переведет нам по одному рублю, – ближайшие пять лет мы прекрасно проживем без грантов. Такую акцию можно провести в любой социальной сети – «В Контакте» на «Мэйл.Ру» или в ЖЖ.. Уже сейчас на сайте Яндекс.Деньги в разделе благотворительность есть фонд «Право матери» и там можно сделать нам пожертвование, не выходя из-за стола. Люди могут перевести нам 1 рубль, 100 р., а физически – можно приносить марки с конвертами, бумагу, канцелярские принадлежности – мы за все будем признательны.
Беседовала Елена ТЮЛЬКИНА
Если вы хотите стать волонтером Фонда «Право Матери», подробнее смотрите: http://mright.hro.org/vol
Если вы хотите сделать пожертвование в Фонд «Право Матери», подробнее смотрите: http://mright.hro.org/help
