Великая пианистка, врач-психиатр в оккупированном немцами Крыму, простая крестьянка с Брянщины, студенты и вчерашние школьники: что может быть у них общего? Все эти люди стали свидетелями событий Великой Отечественной войны, не выбирая времена, в которые пришлось родиться, жить, а иногда и умирать.
Историю этой войны часто принято писать крупными мазками – вспоминать большие сражения, приводить цифры миллионных потерь, называть имена великих героев. Но мы хотели бы рассказать о простых людях: их истории и воспоминания о войне не менее важны. И у них также должно быть право голоса и – память.
«Пишу и не верю… Уже льется кровь?!»
События 22 июня 1941 года исследованы и расписаны, кажется, поминутно: мы знаем, где и когда впервые атаковали немцы, когда начали бомбить Киев, Минск и другие советские города, когда состоялось первое выступление по радио Молотова с роковым известием о начале войны.
Но яснее и ближе этот день можно представить себе благодаря дневниковым записям простых людей: они собраны и опубликованы на сайте «Прожито». В материале «Так не хочется верить, что это война!» очень разные записи школьников, студентов, колхозников, военных, медиков собрала Наталья Волкова.
Вы можете прочитать их все или выбрать те, которые затронут лично вас. А здесь мы приведем кусочек из дневника 18-летней школьницы из Ленинграда Нины Соболевой: в ночь на 22 июня она, как и многие другие молодые люди, была на выпускном, а уже на следующий день пишет: «Как это все далеко уже – выпускной бал, танцы, смех, всякие планы… А прошло всего несколько часов…»
В дневниковых записях первых дней войны много общего – переживания, страх, непонимание происходящего. Поражают детали: описание скорой мобилизации, очередей за товарами первой необходимости, введенные в больших городах строгие правила затемнения, когда ночью на улицах не горели фонари, а окна были плотно закрыты покрывалами и шторами.
Но сильнее всего трогают незначительные на первый взгляд вещи. Уже знакомая нам Нина Соболева продолжает: «Началась война. С фашистской Германией. Уже немцы перешли границу и идут бои. В четыре утра бомбили Киев, Минск, другие города. Пишу и не верю этим словам – бомбили?! Уже льется кровь?! В четыре утра?.. В четыре утра мы с ребятами возвращались с набережной Невы. Шли вдоль Крюкова канала, пели тихонько – «Любимый город может спать спокойно…» А в это самое время!..»
«Лечу с концертами в Ленинград. Принимаю посылки весом до 1 кг»
О фронтовых бригадах, которые разъезжали по фронтам и выступали перед бойцами, порой практически на передовой, рискуя жизнью, сказано немало. Самое первое такое выступление произошло уже в первый день войны. В июне 1941 года актеры Малого театра были на гастролях у подшефных воинских частей на Украине, в районе Ковеля, и, когда пришло известие о первых немецких атаках, артисты решили не отменять намеченные выступления. А уже 23 июня началось организованное формирование команд артистов, готовых отправиться на фронт.
В разное время перед солдатами выступали Аркадий Райкин, Леонид Утесов, Любовь Орлова, Лидия Русланова. Клавдия Шульженко за время блокады Ленинграда дала более 500 концертов для бойцов, которые защищали город. Но наш рассказ – о великой и непревзойденной пианистке Марии Юдиной, игрой которой восхищался даже Сталин.
Ольга Головина в материале «Может ли душа вымолить и выплакать – себе – ад, а спасение – отдать другому?» рассказывает подробно о жизни этой удивительной женщины. Многие считали ее буквально юродивой – в самые суровые годы репрессий она открыто называла себя христианкой, помогала репрессированным священникам, поддерживала опальных актеров, поэтов, музыкантов, правозащитников, произносила вслух запрещенные, оклеветанные имена, и ее ни разу не тронули.
Мария Юдина хорошо зарабатывала, но жила в крайней бедности, почти нищете. Получив гонорар, она почти весь его отдавала на помощь другим людям. Когда разразилась Великая Отечественная война, она страстно хотела попасть на фронт и защищать родину. Пошла на курсы медсестер, но поняла, что не справится: «Когда пришла в госпиталь <…> обливала тяжелораненых слезами, и помощи от меня не было никакой. Значит, надо искать другое себе применение».
И великая пианистка это применение быстро нашла. Лиловыми от холода руками играла людям, сидевшим в неотапливаемом зале в валенках и шубах. Ездила в блокадный Ленинград с концертами. В подпоясанной веревкой солдатской шинели развешивала на московских столбах объявления: «Лечу с концертами в Ленинград. Принимаю посылки весом до 1 кг». Читая историю этой великой подвижницы, понимаешь: невозможно было не победить, когда есть такие люди.
«Мы Шхину спасем, а Бог – твоего брата»
Феодосья Леонтьевна Ступак не была великим музыкантом. И знаменитостью тоже не была. Но простая крестьянка с Брянщины, вместе с мужем и дочерью Марией удостоена звания Праведников мира – так называют людей, которые спасали евреев во время Холокоста. В 1942 году Ступаки спасли мужчину, который чудом избежал массового расстрела в еврейском гетто.
Эту историю в материале «Мы Шхину спасем, а Бог – твоего брата» рассказывает Татьяна Хмельник. Шхина Долгинов – имя человека, которого, рискуя жизнью, приютила простая русская семья.
Городок Сураж в Брянской области был оккупирован нацистами. Всех евреев, около 600 человек, в основном женщин, стариков и детей, немцы согнали в гетто. А в марте 1942 года немногих оставшихся мужчин гетто заставили рыть могилы, а затем повели на расстрел. Погибли все жители гетто, кроме одного: Шхина Долгинов успел спрятаться под крыльцом и пролежал там до ночи. Его семья, включая полуторагодовалую дочь, погибла.
Отсидевшись, Шхина отправился к месту расстрела, а затем в соседнее село Княж. Стучался в дома, но его не впускали, боясь оказаться в гестапо за укрывательство. Только Феодосья Леонтьевна Ступак согласилась спрятать Долгинова. Ее семья: муж и две дочери, 16-летняя Мария и восьмилетняя Катя, помогали прятать спасенного из гетто то в подполе, то на чердаке. Продолжалось это полтора года, и каждый день Ступаки ложились спать в одежде, ожидая ареста и ежеминутно рискуя жизнью. Но Долгинова не выдали. Феодосья Семеновна говорила старшей дочери: «Твой брат на фронте. Мы Шхину спасем, а Бог – твоего брата». В 2004 году Феодосье Леонтьевне Ступак, ее мужу и старшей дочери присвоили звание Праведников мира. Родителям – посмертно. Прочтите подробную историю этой семьи в нашем материале: она о том, что праведники всегда остаются таковыми, на войне и после нее.
«После расправы над больными за доктором пришли из гестапо»
Врач-психиатр в оккупированном немцами Крыму. Врач, который спасает безнадежных и бессмысленных с точки зрения нацистов пациентов – людей с психическими отклонениями. Кроме того, этот врач по национальности – еврей. Какая судьба может ожидать его и успеет ли он сделать хоть что-то, не угодив тотчас на расстрел? Наум Исидорович Балабан успел сделать очень многое. Так, что его даже сравнивают одновременно с Оскаром Шиндлером и Янушем Корчаком. Историю смелого медика в своем материале «Доктор Наум Балабан, который отдал жизнь за умалишенных» рассказал Алексей Митрофанов.
Профессию психиатра Наум Балабан получил еще во время Первой мировой. А в 20-е годы уже работал главврачом Крымской областной психиатрической больницы. Пациенты его любили. Он создал при своей больнице специализированное хирургическое отделение с особо подготовленным персоналом, ввел трудотерапию на свежем воздухе – так называемые «больничные сады».
Когда осенью 1941 года в Крым вошли немцы, доктор Наум Балабан отказался эвакуироваться. Он остался в Симферополе ради своих пациентов. Он знал, что немцы считают душевнобольных первыми кандидатами на уничтожение, и надеялся успеть спасти хотя бы кого-то.
За одну только зиму 1941–1942 гг. доктор выписал 500 человек. Некоторых пациентов он сумел пристроить в симферопольские семьи, кого-то – вернуть родственникам. Многим своим пациентам-евреям доктор менял документы. Некоторых просто прятал, ведь больница – это целый город, в ней всегда найдется потаенный уголок. Но в конце февраля 1942 года в больницу все-таки пришли. Первыми расстреляли нескольких евреев, затем заработали печально известные душегубки. А вскоре деятельностью Балабана заинтересовались в гестапо.
Точных данных о том, как погиб доктор, нет. По одним сведениям, доктора расстреляли. По другим – он принял яд, пока везли в гестапо. По третьим – умер в душегубке вместе со своими пациентами.
В 2017 году больницу, в которой работал Наум Балабан и которую в народе давно называли «балабановкой», официально назвали в его честь.
«Эта противная война разлучила меня с моим любимым мужем»
Если начинали мы с дневниковых записей о первом дне войны, закончить хотелось бы письмами. Письмами самых обычных людей, которые на протяжении четырех лет были единственной связью между людьми. В материале «Я иду к нашей встрече с открытым и чистым сердцем, расположенным только к тебе» истории любви через сохранившиеся в семейных архивах письма рассказывает Лидия Матвеева.
В центре этой статьи – три семьи.
Михаил и Тамара Лощиц жили в Одессе, в последний раз виделись перед войной, когда Михаила, служившего в армии, отпустили домой на короткую побывку. Его жена и сын остались в Одессе и попали в оккупацию, до 1944 года от них не было вестей. Свое первое письмо семье Михаил смог отправить лишь после трех лет разлуки и неведения. Вот небольшой фрагмент из него: «С тревогой и волнением пишу я вам, мои дорогие, эти строки. Перо дрожит в моей руке, и, быть может, от этого так изменился мой почерк. Сохранила ли вас судьба? К живым или мертвым обращен мой голос?
Пишите же скорее! Пишите одно письмо за другим. Пишите все, кто знает меня и кому я дорог. Пишите подробно, пишите правду, какой бы горькой и тяжелой она ни была. На этом заканчиваю. Собрав волю в кулак, буду ждать ответа».
Любовь и Михаил Метелицыны жили в Москве. В начале войны ей 41 год, ему – 46. На фронт Михаила не взяли, но приняли в московское ополчение. Он остается в городе на казарменном положении, дежурит ночами на крышах, чтобы тушить бомбы-зажигалки. Она, вместе с тремя детьми, бежит к родным в Рязанскую область.
Новостей мало, но вот в 1942 году приходит фотография: Михаил снялся в форме и отправил письмом. На обратной стороне снимка надпись: «42 г. В 3 ч. дня получила письмо и в нем эти фотокарточки моего дорогого любимого мужа. Очень тяжело и горько было на сердце, я читала от него письмо, смотрела на карточки и плакала. Эта противная война разлучила меня с моим милым, дорогим и любимым мужем. Люба Метелицына».
Леонид с женой и годовалой дочерью жил в Латвии, в Лиепае. В июле 1941 года он проводил семью в эвакуацию и видел, как судно, увозившее беженцев, разбомбили немцы. Считал их погибшими. А после войны, вернувшись в город из концлагеря, обнаружил и свое имя на мемориальном камне.
Он считал, что жена и дочь погибли. Они – что мертв он. Спустя 20 лет они случайно встретились. Оказалось, что супруга Леонида Анна чудом выжила. Она вышла замуж, переехала. Она и дочь жили под новой фамилией, найти их в любом случае бы не удалось. Так причудливо и жестоко прошлась по их судьбам война. Любовь и Михаил Метелицыны смогли воссоединиться в 1943 году и уже не расставались. Михаил Лощиц с женой Тамарой – только летом 1945 года.
