Малокомплектные сельские школы еще поживут. Но, похоже, недолго.
Прорва бездонная
В селе Долговицы (Псковская область) закрывают сельскую школу. Точнее, «реорганизуют», ибо закрыть ее без одобрения сельского схода нельзя, а вот реорганизовать — пожалуйста. Сельский сход не дал согласия, но ведь это такая формальность, если надо экономить государственные деньги. Власти считают, что содержать школу на всего-то 15 учеников (пять лет назад было вдвое больше) — неподъемно дорогое удовольствие. Жители Долговиц вышли на акцию протеста, немало удивив чиновников: за последние годы в районе закрыли 8 малокомплектных школ, и ничего, как-то жители перенесли. Наверное, перенесли бы и долговицкие, но им автобуса не предложили: до ближайшей крупной школы — 25 километров, а время проезда на школьном автобусе, по нормативам, не должно превышать полчаса в общей сложности, – плюс в селе ни остановки автобусной, ни даже приличного разворота, а уж дороги – настоящие «эх дороги». Поэтому долговицких детей предложили, ничтоже сумняшеся, перевести в интернат (такой же, как и школа: с печным отоплением и сортиром на улице. Двадцать первый век, ничего удивительного. В прошедшем учебном году интернат простоял пустым, без единого постояльца – из-за лютого холода и неуюта никто не рискнул отдать детей.). Родители интерната не хотят, не понимают — зачем это сиротство, во имя чего, почему ребенок не может жить дома?
Тут не какое-то оригинальное злоумышление псковских оптимизаторов: от малокомплектных школ, можно сказать, стонут – везде. Это ярмо на шее любого бюджета. Это черная дыра, пожирающая громадные деньги, бездонная прорва, практически не дающая, при всех вложениях, полезного выхода: качество образования «сами понимаете какое», сколько ни вкладывай — все бесполезно. Вот чиновники жалуются «Псковской правде»: при подушевом финансировании на одного ученика малокомплектной уходит 90 тысяч рублей в год – втрое больше, чем в среднем по области (правда, не уточняют, что это на 30 тысяч рублей меньше, чем «подушевые» на одного ученика московской гимназии или лицея), из-за этого трещит весь бюджет, в районе не хватает 6 миллионов на зарплату учителям, пришлось даже отрезать от бюджета на здравоохранение, учителя ездят на семинары за свой счет, ремонт делать не на что. И все ради чего? Чтобы обеспечить неполными ставками семь сельских педагогов?
Противопоставить этим претензиям малокомплектная сельская школа может только одно достоинство — индивидуальный подход. Два ученика на одного учителя — это уже ощутимый плюс. Правда, на эффективности и качестве это особенно не сказывается, конечные показатели так себе. К тому же уезжают учителя, не в силах жить на грошовые зарплаты, только в прошлом году из Долговиц уехали сразу три учительские семьи. Закрывать? По-хорошему, надо закрывать. И пусть говорят, что село погибнет, – стоят же вокруг села, из которых в последние годы изъяли это излишество – школы, и ничего, стоят, в них все еще теплится какая-то жизнь.
Дорогое ли удовольствие?
Самое удивительное во всех этих давно ведущихся разговорах о малокомплектных школах – апелляции к дороговизне предприятия. А, собственно, почему бы и нет? Почему нефтяная страна не готова тратить на ребенка из глубинки столько же, сколько на столичного ребенка? Да, региональный бюджет худее столичного, – но разве это совсем уж нерешаемая проблема? Вопрос сохранения малокомплектных школ – прежде всего вопрос социальной справедливости.
Ребенок из малонаселенной деревни несомненно заслуживает больших — и , может быть, бОльших вложений, чем городской ребенок. И не только потому, что он уже, по обстоятельствам рождения, обделен возможностями развития и бытовым комфортом, доступом к полноценной социальной инфрастуктуре. В отличие от своего городского, а в особенности столичного сверстника, крестьянский подросток почти гарантированно пойдет в армию. Армия, как мы знаем, давно уже стала социально гомогенной, абсорбируя детей из самых незащищенных – бедных и бесправных – слоев (правда, в некоторых военных частях с технической специализацией – связь, ракетные войска и т. д. – сильно выросло количество призывников с высшим образованием, но это не общая тенденция). Посмотришь на какие-нибудь внутренние войска — сплошь низкорослые, недокормленные, худые дети. Военкоматские врачи говорят про основную проблему сельских призывников — «дефицит массы тела», распространенная практика – мальчиков отправляют на пару месяцев в госпиталь на откорм.) Пресловутые социальные лифты для этих детей формально действуют, но чтобы просто войти в этот лифт, сельский ребенок должен приложить усилия стократно превосходящие усилия городских выпускников, проявить способности и настойчивость поистине незаурядные. И не потому что он глуп, а потому что нет в жизни равенства, прости, хотя Конституция, конечно, хорошая книжка.
Потеря уклада
Но нет, не заслуживает этот ребенок каких-то особенных инвестиций и компенсаций. Все последние годы сельскому ребенку — и заодно сельскому учителю – интенсивно напоминают, что он слишком затратный и неэффективный. А если будет ездить за 10-20 километров, будет получать от школы больше (потому что школа, по умолчанию, больше, а значит, лучше — но чем? не объясняют), а тратить на него будут меньше. Под эту песню закрываются малокомплектные школы, увольняются учителя, и, лишенные последнего земского участия, деревни деградируют в ускоренном режиме. Правда, в новой школе, в 20 километрах тоже нет особенной образовательной благодати, но зато можно утешаться государственной экономией.
Деревни, у которых отняли школу, вопреки прогнозам не вымирают окончательно, – но они теряют уклад и привычный ход существования. В вопросе о социальной роли школы, как правило, игнорируют тот символический аспект, который оправдывает и непомерные, по районным меркам, расходы, и пресловутую «малоэффективность». Школа не просто «селообразующее предприятие»: в маленьком селении она остается последним прибежищем сельской интеллигенции. Церкви в таком селе чаще всего нет, библиотеки и дома культуры благополучно убиты и в больших поселениях, фельдшерский пункт — тоже большая редкость. Да и собственно крупного производства (ЗАО, ООО) тоже, как правило, нет, – они в селах покрепче, побогаче. Но пока держится школа – в семьях водятся какие-то книги, семьи посещают праздники, елки, советуются с учителями, – именно в разносословном общении, в контакте с социальным институтом поддерживается иллюзия нормы, присутствия другой жизни и других ценностей. Конечно, учитель не может заменить священника или врача, но воленс-неволенс он берет на себя часть его социальных функций — выслушать, ободрить, дать совет, помочь написать заявление. Нет учителя — в селе не остается никого из «образованных», кроме, может быть, главы администрации.
Еще одно «прощание с Матерой» – уж сколько их было в истории российской деревни, не сосчитать.
«Сводит на нет конкуренцию»
Прежде закрывали школы типа долговицкой — на 10-15 человек, теперь малокомплектной объявлена и сельская школа очень приличной, стандартной численности — до 100 учеников; там, видите ли, нет параллелей. Вот жалуется вятский губернатор Белых: 73 процента всех школ области в системе общего образования – малокомплектные, а учеников в них — всего 23 процента. Средняя наполняемость классов в сельских школах – 8,5 человека – почти вдвое ниже нормативной (14 человек). По убеждению губернатора, «такая наполняемость снижает эффективность труда учителей, использования материальных ценностей, сводит на нет конкуренцию между учениками, особенно в выпускных классах» (пресс-центр Правительства Кировской области). Поразительный аргумент про конкурентную среду. И «материальная ценность» — компьютер — видимо, хуже используется, если с ним работают 8 человек вместо 14. «Рентабельность», конечно, священная корова либерала, но не до такой же степени, чтобы с водой выливать столько детей.
А пока — протестные настроения появляются даже и у самых индифферентых граждан. Под Читой, в районном городе Петровск-Забайкальский, собрались закрыть сразу три предместные малокомплектных школы (№5, №7 и №9) — городская дума посчитала, что 9 школ на 2000 учеников в городе — это слишком щедро. Школы по факту — сельские, поселковые, но де-юре — уже городские, потому что три поселка совсем недавно были включены в черту города. Старинная идея «стирания грани между городом и деревней» реализовалась в два счета, – и школам предъявили невыполнение уже городского норматива наполняемости классов (25 человек). «Вопрос решен», – повторяет местная власть, почему-то забывая, что окончательное решение о закрытии школы принимает все-таки сход жителей муниципального образования. Первый сход состоялся в День защиты детей, но резолюции не случилось: жителям так и не объяснили, кто будет платить за доставку их детей на маршрутных такси (до ближайшей «полноценной» школы — 8 километров). Накануне Дня России, 11 июня, родители собрались на другой сход, но власть не приехала — кому охота тратить выходные. Тогда родители двинулись к зданию городской администрации и заночевали на ступеньках. Утром появился мэр и предложил гражданам разойтись, конкретно так предложил, без сантиментов. Итог — задержанные активисты, аресты на семь суток, голодовки, – и полная неопределенность Вопрос решен, повторяют власти. В одном освободившемся здании разместится военкомат, в другом — ветлечебница. Оптимизация продолжается.
Евгения ДОЛГИНОВА
