Продолжаем серию «Старики о себе и о жизни». Прасковье Ивановне Шигаревой – 94. Она вспоминает, как купала утят в деревенском пруду, провожала на войну жениха, пряталась в метро во время бомбежки и растила чужого шестилетнего мальчика.
Еду в поселок с непонятным сегодня названием «Поселок имени Цюрупы». Под ногами – изморозь. Кругом – деревянные дома. Некоторые с повалившимся темным забором, некоторые только что выкрашенные, яркие. Подхожу к больнице. Кирпичная двухэтажка. Блеклый такой кирпич. На территории – сосны и голые березы. Ни души.
***
– Прасковья Ивановна? А вон она сидит, у окна.
Синий халат с фиолетовыми цветками. Из-под халата виднеется подол ночнушки. Белый платок, выбиваются седые волоски. На тумбочке – коричневый гребень с отломанным зубчиком.
– Я родилась в Тамбовской области. В селе Мучкап. Большое село было. Я в семье седьмая, младшенькая. У меня было четверо братьев и две сестры. Родители уходили на работу, а мы одни оставались. Нам по 5-7 лет было. Занимались – курами-гусями-утками. Утки были противные. Утята, другое дело, хорошенькие. Их на воду отнесешь, они поплавают, а потом их ищешь. Пикают, пикают, а найти их не можешь. Ноги все в осоке изрежешь, пока их найдешь. А когда подрастут – сами к воде бегут. Теленка на прикол отводили. В одном месте пощиплет травку, в другое место ведем. И цыплят смотрим, чтобы их коршун не сцапал.
Папа наш строгим был, его все слушались. Он был мастером на все руки – и печник хороший, и каменщик, и маляр.
До 4-го класса мы в школу ходили за километр. А с 5 по 7 класс – за семь километров. И в дождь, и в грязь, и в снег. Когда большие сугробы – проедет кто-нибудь на санях – проложит дорожку.
Помню, в классе у нас один мальчик хулиганистый был. Сидел на задней парте. Все никак не угомонится. Бегает по классу. Учительница говорит – «Сядь на место!» А он ни в какую. Я подошла к нему – и портфелем его по спине как ударю.
Я с мальчишками все время дралась. Они за косички нас дергали. Особенно когда в косы ленты были вплетены. Все девчонки носили платья. Даже в холод. А как только сойдет снег с лужайки, мы уже босиком бегаем.
А еще у нас волки водились. Я их не раз видела.
К.К.Рокоссовский.
Когда началась война, мне было 22. Я в Авиационном техникуме училась в Москве. Доучиться не успела. Всех молодых технологов и конструкторов согнали к станку. Работали всю войну. Изготавливали моторы для самолетов-истребителей. В 1943 году Рокоссовский к нам заезжал. Поцеловал меня в щечку за хорошую работу.
Замужем я не была. Как полюбила одного человека, так и на всю жизнь. Мы дружили с одним парнем – Георгием. Я его Жоржиком звала. Мы познакомились в техникуме. Ходили за ручку, он в кино меня водил. Когда в армию его провожала, он спросил: «Будешь меня ждать?» Я ответила: «Буду». Он проводил меня до техникума. Так и расстались.
Я ждала – а его все нет и нет. Думала он погиб.
Уже после войны мы с подругой встретили его в кино. Я подхожу и глазам не верю – Жоржик. Я шепчу: «Дождалась, дождалась». Он смотрит, не понимает. Не узнает. Тогда я была девчонка, стрижка короткая, а сейчас волосы длинные, золотистые. Я подождала его, он три билета взял. Матери, себе и жене. Оказывается, его на войне ранило. Ампутировали руку. За ним ухаживала одна медсестра. На ней и женился. У меня ни одной карточки его не осталось – все порвала.
Трое братьев погибли на войне, один только вернулся. А у них у всех – дети. Они тогда жили недалеко от Москвы, в Томилино. Я должна была их поднимать.
В Москве во время войны было страшно. То бомбежка, то взрыв. Немцы сбрасывали зажигательные бомбы прямо на пятиэтажки. Когда бомбили, мы пряталась в бомбоубежища в метро. Помню, начали бомбить. Я была в общежитии у подруги. Думаем – а зачем идти в бомбоубежище, какая разница. Взяли матрас, положили на пол и легли прямо в парадной, у двери.
Продукты нам выдавали по карточкам. Но голод все равно был. У сестры мальчик в 38 году родился. Она хлебушек ему как-то оставила, а ночью так кушать захотелось, – утром на работу идти. Решила – «Ладно, съем, а наутро получу и сыну дам». Съела этот хлебушек, а сын увидел, что хлеба нет. И на следующий день перепрятал кусочек, чтобы мамка не съела.
После войны я устроилась в цех, мы там делали пылесосы, люстры. Я любила гулять по Москве – ходила на ВДНХ или в Парк Горького, там пруды небольшие, можно было лодочку взять и поплавать. Еще я любила Сокольники и Измайловский парк. Ездила туда на трамвае.
Занималась спортом – бегала, ходила на легкую атлетику, гимнастику. А еще в походы ходила – в Дагомысе была, 16 килограммов за плечами носила, а в Красноярске по тайге ходили. В тайге на горку поднимаешься, как по лестнице. Все выше и выше. Смотришь, а впереди – бескрайний горизонт, как море, и всюду – трава.
Когда я уже была на пенсии, ко мне в квартиру пришел мальчик. Я его знала. Мой племянник дружил с его матерью. Они бывали у меня дома. Мальчику было шесть лет, он приехал ко мне сам, автобусом. Голодный был, два дня ничего не ел. Мамка его бросила. Так он и остался у меня. Я его вырастила. Сейчас ему 28. Он меня навещает. А недавно племянники звонили, хотели приехать, а я их отговорила: «Не надо приезжать. Дороги все перегружены, пробки».
– А можно вас сфотографировать?
– Подождите, я сейчас зубы надену!
Вынимает зубные протезы из банки с надписью «Цикорий». Улыбается.
– Я вас не вижу, у меня один глаз совсем ослеп, вижу только ваше очертание.
